– Понял, – проследил его взгляд Чикко. – Траур у них. Кто-то умер из знатных. Может, сам герцог и откинулся! – По тону можно было заподозрить, что у фомора какие-то личные счеты с родом Гламов.
Торнан, не отвечая, направился к подъемному мосту, спутники последовали за ним. Пройдя по мосту, они вошли в ворота. Стража отсутствовала.
Прямо перед ними круто уходила вверх, поднимаясь к Верхнему Городу, прямая и широкая улица с неровной булыжной мостовой. Улица была чистой – даже, на взгляд северянина, слишком чистой. На лавках и трактирах веселыми яркими красками сияли вывески – и почти никого. Лишь пара силуэтов шмыгнула вдалеке, чтобы исчезнуть среди домов. Улица была пуста… И это безлюдье яснее любых криков и воплей давало понять – в городе беда.
Странники невольно замедлили шаг, руки Мариссы и капитана почти синхронно легли на эфесы, и даже Чикко принялся нервно теребить кинжал на поясе. Это было не то старое, пахнущее пылью и запустением безлюдье поселка, где они нашли первую часть жезла и где сразились с порождением преисподней. Нет – то было напряженное, сжавшееся в ожидании пришествия неведомого ужаса, наполненное мукой безмолвие приговоренного перед появлением палача.
Все двери были заперты, ни единой живой души. Пусто было даже в трех харчевнях, куда они заглянули по дороге. Лишь в последней они нашли четверых мертвецки пьяных горожан, валявшихся на полу. Но что еще удивительнее – навалившись на стойку, там же храпел и корчмарь, рылом в собственной блевотине.
Все трое некоторое время созерцали это дикое зрелище – ведь известно, что содержатели питейных заведений не пьют. Хотя и знал ант одного кабатчика, ухитрившегося пропить собственный кабак…
Они пошли дальше. По дороге им попалось несколько человек, но те шарахнулись прочь при одной лишь попытке подойти и спросить, что тут происходит.
Чикко и Торнан настороженно переглядывались, Марисса же глядела на заросшие мхом камни стен старых домов, ощутив вдруг жуткий страх, как будто узрела свежевырытую могилу.
Внезапно в мертвой тишине послышалось заунывное пение.
– Гимн Великой Матери, – сообщила Марисса. – Только… Шэтт!!! Это же большая покаянная молитва!
Торнан и Чикко вопросительно уставились на нее.
– Об отвращении великого бедствия! – бросила она. – Торн, похоже, надо сматывать удочки!
Но тут они миновали поворот, и глазам их предстала площадь перед дворцом местного владыки.
Там творилось что-то странное. Стражники в полном вооружении шустро подносили вязанки дров, разжигая огромный костер, для чего-то накрытый полотнищем. Лица у всех были обмотаны тряпьем. А командовал ими не офицер, а худой человек в кожаном балахоне и маске с длинным носом, делавшей его похожим на птицу. Он держал в руках кожаный баул, из которого его помощник, в такой же одежде, доставал большой ложкой порошок изжелта-серого цвета и сыпал в разгорающийся огонь. Смолистое пламя поднялось вверх, ветер принес клубы дыма с сильным терпким запахом химикалий.
– Тьфу, что за пакость?! – замахал Чикко руками. – Сера с сушеным аргатом… Какое колдовство они тут затевают?… Торнан! – вдруг взвизгнул он. – Дружище, бежим отсюда!!!
Но Торнан уже и сам понял: вместе с едким запахом следующий порыв ветра принес запах подгоревшего жаркого.
Обреченно капитан оглянулся и увидел ползущий по флагштоку донжона белый стяг с черной половинкой оскаленного черепа.
– «Чумной Дед»!!! – взвыла Марисса.
Трое путников застыли на месте, ощущая то самое, описанное в балладах и сказаниях состояние, когда волосы становятся дыбом, а душа уходит в пятки.
На город обрушилось величайшее из возможных бедствий – в Курмале была чума!
На площадь, грохоча, выехала ломовая телега, управляемая оборванцами в оранжевых колпаках каторжников, с такими же, как у стражи, закрытыми лицами. На ней возвышался разъезжающийся штабель трупов.
Тут же из дворца – из дворца! – появились такие же каторжники, принявшиеся крючьями стаскивать раздутые, почерневшие тела жертв мора.
Марисса не выдержала. Не говоря ни слова, девушка бросилась прочь. Ничего не видя и не помня, она кинулась сломя голову по улице – назад, к воротам, прочь из этого проклятого города, отданного в добычу демонам смерти. Она мчалась как лань, а за ней неслись Чикко и Торнан, спотыкаясь и моля всех богов и духов, чтобы ворота еще не успели запереть.
Увы… Из-под каменного свода надвратной башни не прорывался ни единый луч солнца. Путь преграждала решетка и поднятый мост. Налетев с разбегу на решетку, Марисса обхватила прутья и застонала.
Появился сержант, подойдя к ней сзади, положил ладонь на плечо.
– Выхотить сапрещено! Прикасс наместника есть! Никого больше не выпускать! Та-ак есть! – Он говорил, медленно подбирая слова, с сильным гвойским акцентом. – Прикасс наместника! Под страхом висселитца!
Из дверей кордегардии высунулись стражники, но никто из них не отпускал шутки на тему распустившей сопли девки, зачем-то при этом еще таскающей меч.
– Так нато, дотщка… – уже мягче сказал сержант Мариссе. – Ты ше понимать есть – тщюма-а!
Тут прибежала какая-то расхристанная тетка, по виду знатная дама, с рассыпающимся узлом, и принялась трясти решетку, обдирая руки о деревянные колья.
– Я хочу выйти! Говорят вам, я хочу выйти! Не хочу оставаться здесь… Не хочу!
– Притется, – терпеливо ответил солдат. – Наместник сказал: больше никого не выпусскать. – Он был немолод, и в глазах его отражалась тоска и понимание. Было очевидно, что он и сам с удовольствием оказался бы подальше от этого места.
Обреченно поднявшись и утирая слезы, Марисса отошла прочь, позволив друзьям взять себя под руки.
– Что будем делать? – спросил Чикко, когда они отошли шагов на пятьдесят.
– Вначале нужно где-то устроиться, – сообщил капитан. – А потом будем думать, как выбраться. Я не собираюсь ждать, когда мой труп поволокут багром на костер.
– Я тоже! – фыркнул Чикко, и в глазах его сверкнула злоба на несправедливость мироустройства. – Но вот как?
– Придумаем! И не надо раскисать, Марисса, – обратился Торнан к изо всех сил сдерживающей слезы амазонке. – Мы найдем какую-нибудь дырку в этих стенах и выберемся. Город старый, а в старых домах крысам как раз и раздолье. А пока нам надо поесть и найти пристанище на ночь.
– Я не плачу! – вымученно улыбнулась девушка, кое-как беря себя в руки. – Пошли…
Они вновь поднялись по улице, с каждым шагом все сильнее ощущая запах горелого мяса. На площади их заметил человек с клювом, который, как оказалось, был врачом-жрецом.
– Немедленно уходите! – крикнул он властно. – Нельзя разгуливать по городу. Возвращайтесь к себе! Без нужды запрещается появляться на улицах под страхом отправки на уборку трупов!