Когда Само сказал это – «мои гусеницы», – глаза его, и так добрые, еще сильнее потеплели. Само любил своих гусениц.
Книжный шкаф в инкубатории, который когда-то видел Антон, заполнен был не книгами по черной магии, а книгами про Китай, Марко Поло и шелкопрядов. Само прочитал все книги, какие только смог отыскать, про своих любимых гусениц.
Потом Само подвел Антона к длинным стеллажам, заставленным контейнерами разных размеров, и пояснил:
– Тут из яиц получаются гусеницы.
Антон с уважением заглянул внутрь контейнеров, в которых лежали бесконечные ряды яиц. Само рассказал:
– Температуру автоматика держит. Возле каждого яйца – датчик. Из Кореи заказал. Дорого сели, а что делать? Я до этого по-другому хотел. Я прочитал: в 1910 году австриец один, ушлый тип, предложил метод выведения гусениц в постели. Человеческое тело тепло имеет. Можно с собой в постель брать яйца. Они от тебя нагреваются, ничего делать не надо, просто спишь с ними, короче. Я попробовал, – Само указал на диван, стоящий у стены инкубатория, – спал с ними неделю. Потом простудился. Температура поднялась у меня. А гусеницам нужна постоянная. Не могу рисковать. Хотя когда спал с ними, мне понравилось. Спокойно. Спишь, как ребенок. Сны видишь хорошие.
Само грустно улыбнулся и продолжил показ инкубатория. На следующих стеллажах в контейнерах были толстые гусеницы, они жевали листья тута – шелковицы. Вид у гусениц был безмятежный, ели они с аппетитом. Само с любовью смотрел на них, как бабушка смотрит на внуков, когда те хорошо кушают. Потом он пояснил Антону:
– Гусеница 4000 мышц имеет. В восемь раз больше, чем у тебя. И у меня тоже. Гусеница – акробат, вообще. Она так выгнуться может – ты так никогда не сможешь, я тоже. Держать их надо на расстоянии. Не близко, но и не далеко. Китайская пословица есть: гусеницы могут разговаривать между собой, но спорить не должны. Если тесно будет – толкаться начнут, настроение потеряют сразу. Далеко посадишь – тоже плохо, инстинкт стадный сильный имеют. Если гусеница видит, что других рядом нет, – волноваться начнет, что она тут одна, потерялась. Люди тоже так, да?
– Да, – подтвердил Антон задумчиво.
– Это столовая, – продолжил Само, – здесь гусеницы кушают. Мокрый лист давать им нельзя. Подсушить надо. Сухой тоже нельзя. Увлажнять надо. Не сухой и не мокрый должен быть. Кормлю их 12 раз в сутки, по графику.
Так Антон узнал, почему Само живет не в деревне армян, а в инкубатории в лесу, – чтобы кормить гусениц 12 раз в день, четко по графику. А самого Самвела кормит его жена и три его дочки: они по очереди приносят Само из деревни еду в инкубаторий, не так строго по времени, как кормит гусениц Само, просто раз в день. Семья почти не видела отца, который жил в инкубатории. Но женщины понимали, что гусеницам нужен уход, – такова особенность бизнеса. Само верил в свое дело, а семья верила в него.
Когда Самвел подвел Антона к следующему стеллажу, тот с удивлением увидел сотни гусениц, застывших в одной позе – с приподнятыми головами. Гусеницы не ели и не двигались, совершенно.
– Тихо, – шепотом сказал Само, – это у них называется сон. Спят. Во сне одну кожу сбрасывают, чтобы другая выросла, побольше. Хорошо кушают – хорошо растут. Не дай бог разбудить. Если разбудишь – испугается. Умрет.
На цыпочках Само прошел мимо спящих гусениц в линьке. Антон и Аэлита, тоже на цыпочках, потянулись за ним. Антон затаив дыхание смотрел на застывших, как будто заколдованных каким-то древним китайским заклятием, гусениц. А Аэлита прикрывала рукой рот, чтобы не захохотать. Ее спящие гусеницы почему-то смешили.
И наконец Само показал Антону контейнеры, в которых гусеницы занимались плетением шелковых коконов. Здесь хозяин инкубатория опять блеснул цифрами:
– Гусеница делает кокон 60 часов. Без перерыва. Крутит головой без отдыха 60 часов. Можешь так? Нет. Я тоже не могу. А они могут.
Антон с уважением посмотрел на гусениц, которые деловито и монотонно вращали головами, выкладывая клейкую шелковую нить восьмерками.
Завершив экскурсию по инкубаторию, Само рассказал Антону расчеты прибыльности любимого бизнеса. Прибыльность была поразительной.
– Длина нитки два километра, – сказал Само. – Одна гусеница – два километра нитки. Вот и считай. – Само считал в уме легко, как калькулятор. – Живет гусеница от 20 до 38 дней. За это время увеличивается в размерах в 30 раз. По весу – в 10 000 раз. Длина тела увеличивается за сутки в полтора раза. Вес – в 400 раз. Каждый час она поправляется в 18 раз. А теперь сам скажи. Бизнесмены, фермеры, которые занимаются свиньями, курами или коровами, – зачем они это делают? Есть такие свиньи, которые могут каждый час поправляться в 18 раз? Есть такие куры, которые увеличиваются по весу в 10 000 раз? А коровы, которые увеличиваются в размерах в 30 раз, есть такие коровы?
– Нет, наверное, – признал Антон.
Антону стало страшно представить корову, увеличившуюся в 30 раз, и еще страшнее – свинью, которая каждый час поправляется в 18 раз.
– Вот и считай, – повторил Само, – в Древнем Китае за шелк золотом платили. Сколько весил шелк, столько давали за него золота. Принес килограмм шелка – получил килограмм золота. Из 100 килограмм коконов получается 9 килограмм шелка. В Интернете написано: семья из четырех человек, если хорошо поработает, может сделать 500 килограмм шелка. Это 500 килограмм золота. А если не трогать коконы, из них вылупятся бабочки. А бабочка живет 12 дней, но может отложить 800 яиц, из них можешь получить еще 800 гусениц. Отходы я вообще не считал. Гусеницы сам видел как хавают. Какают тоже от души. Экскременты гусениц, в Интернете написано, с успехом заменяют селитру – фасовать, продавать можно, тоже прибыль. Ну как тебе бизнес?
– Хороший, – признал Антон.
А Аэлита опять прикрыла рот, чтобы не засмеяться – прибыльность продажи какашек гусениц ее смешила.
– Конечно, следить надо, чтоб не болели, – сказал еще Само. – У них болезнь есть. Мертвенность называется. Слабые становятся. Кушают плохо. Шелк не делают. Худеют. Ложатся и умирают. У меня так умерла первая партия, которую из Китая заказал. Я тогда… Сам тоже кушать не мог, спать не мог… Расстроился.
Глаза Самвела стали так печальны, что Антон с сочувствием похлопал его по плечу. И даже сказал зачем-то:
– Соболезную.
Само благодарно кивнул в ответ. И продолжил:
– Вот выращу эту партию даст бог. Половину коконов оставлю, чтобы бабочки вышли. Половину коконов размотаю. Это самый интересный момент вообще. В коконе два километра нитки. Чтобы разматывать, станок есть специальный у меня, в Интернете купил, сел дорого, а попробуй руками: в каждом коконе два километра. В Древнем Китае это делали девушки, только очень много девушек надо, а у меня три дочки всего. А знаешь, какой секрет есть? Станок размотать может автоматика, но конец нитки надо найти. Только человек может сам конец нитки найти.
– Да, – признал Антон, – только человек может сам…