— Спасибо… — закончила она, усаживаясь на свой стул обратно.
Мы ещё немного посидели. Я рассказал что-то ещё. Кажется, были вопросы по поводу сюжета последней книги, типа: «Чем он отличается от прошлой?», и мой ответ: «Ничем». Но иногда попадались и интересные персонажи.
— Когда вы пишете книгу, в самом процессе, вы рабочий, или художник?
— Художник, — ответил я, отпивая от фляги, — это, кажется, фамилия какого-то чувака. Не знаю такого.
Но самым популярным, пожалуй, был:
— А что у вас во фляге? Что вы там пьете? — от парня, что посещал мои лекции в книжном клубе, сидевшего в тот вечер на втором ряду.
— Высокоградусный гранатовый сок, напополам с горечью любви, — съежившись в приступе рвотного рефлекса, ответил я, а затем объявил антракт. Толпа согласилась.
Оставив бутылку с водой на столе, но забрав фляжку, я поспешил в туалет. Пронесло. По крайней мере, на ближайшие пару часов. Все-таки, мне нужно было что-то поесть. Кода живешь один — очень трудно усидеть на лапше чуть больше, чем хотя бы пару недель подряд. Записав себе в телефоне, напоминание купить пельменей, я вернулся за свое место.
Вообще, публика попалась что надо! После антракта, когда вернулась только половина, остались только самые стойкие. Чуть позднее, после пары глупых вопросов у меня бомбануло и я не сдержался. Начал кричать и посылать всех в пизду. Что примечательно — они посылали меня туда же. Все-таки отменная была публика. Ведь они делали это бесплатно.
После ругани и небольшой перепалки, я отпил от фляги все остатки, и немного успокоился. Мы попробовали поговорить спокойно. Вроде бы — получилось. Внезапно я ощутил на себе чьи-то глаза. Взгляд без устали сверлил меня, доставая до самой глубины всего моего нутра. Я даже попытался найти те самые глаза. Пошарил по рядам — пусто. У дверей на выход — ничего. «Возможно на самом постаменте?» — пронеслось в голове. Но нет — по бокам тоже было пусто. Оставался только вариант заглянуть за шторы, что был позади меня, но я не стал. А потом ощущение сверления сошло на нет, и я продолжил обсуждать свою литературу с глупыми гиками, уровень АйКью которых едва ли превышал размер их обуви.
Я отпросился в туалет. Нет, не блевать. Просто приспичило по нужде. Объявив второй антракт, я отправился справлять нужду. Справил. По пути обратно, остановился на умывальнике, и расчесал свои лохматые локоны, по всем правилам — перед зеркалом.
Я вернулся, когда из моей публики осталась лишь пара уснувших на своих стульях парней, и та рыжая девчонка. Она вела какие-то записи в своем блокноте, попутно отвечая на сообщения в телефоне. Она не видела ничего вокруг себя, и даже меня не заметила. Подавив свое воспаленное от недостатка внимания эго, я уселся за свое место.
В нашем молчании, что длилось около пары минут, я было собрался собирать вещи, как девчонка внезапно, кажется, для себя самой, встала со своего стула и подошла ко мне. Усевшись на угол стола, она спросила:
— Разве это так сложно? Я пыталась привлечь ваше внимание около получаса, но вы будто не замечали моего взгляда.
Я был ошарашен её наглостью. Я был польщен её наглостью! Я был возбужден. В конце концов, в тот момент моим хуем можно было стены сносить, но с какой стати она вообще имела право себя так вести? Вероятно, она хотела, чтобы я наконец-то её заметил. Она не учла только одного факта — я все-таки заметил её. Причем уже давно.
— Я бы хотел сорвать с тебя твой свитер и выебать тебя на этом столе, даже не смотря на пару спящих гиков. Вот там, на заднем ряду.
Покраснев, рыжая девчонка убежала из моей аудитории прочь. Я никогда не умел общаться с девушками. Особенно с теми, с которыми у меня, вероятно, могло бы что-то получится, не будь я таким козлом. Ведь в общении с девушкой нет ничего сложного — говоришь ей милые вещи, стараешься не переборщить с комплиментами, иногда дразнишь её внимание, и все в таком духе. И у меня даже иногда получается эта херня, вот только дело в том, что я никогда не умел вести себя с девушками в пьяном состоянии. Да — можете считать это оправданием — как вам угодно. Наверняка, я тоже счел бы этот факт, как и не факт вовсе, но оправдание, ведь по сути своей оно им и было. Или не было. Простите, но я не помню конца того вечера. Причем напрочь.
Я вернулся домой в одиннадцатом часу вечера. По дороге к кровати я стянул с себя всю одежду и, завернувшись под одеяло, попытался уснуть. Как ни странно — это давалось сложнее, чем обычно. Я мог легко уснуть пьяным практически где угодно. Я бы мог завалиться спать даже на вписке, и даже с риском для себя, ведь кто не видел этих бедолаг, что засыпали на вписке. Но дома, пусть даже в съемной квартире, пусть даже вне своей кровати, но ставшей мне настолько близкой за те годы проживания на съемном месте — я не мог сомкнуть глаз ещё пару часов.
Можете считать это моё сообщение — своеобразной одой ко сну. Точнее — к его отсутствию. Так или иначе, в какой-то момент я пришел к мысли о том, что я не могу продолжать жить в одиночестве. Я должен был найти себе девушку. Просто обязан. Обязан хотя бы потому, что уже заебался сам стирать себе свои носки. Стоило мне загореться идеей поиска первой постоянной девушки, я очень быстро нашел себя на подушке.
Та моя идея оказалась полным бредом. Абсолютно нерешаемой задачкой, даже для такого гения — как я. Возможно, я выбрал не подходящее время. Возможно, неподходящее время — это вся моя сраная жизнь, точнее — её образ. Да похуй! Если короче — у меня не было времени на обустройство личной жизни. Проведя оставшуюся пару дней отпуска, сидя дома за дрочкой на порнуху из интернета, я вернулся на работу.
Я ведь не рассказывал вам раньше о своей работе, да? Ну, если только вкратце. И давайте все-таки на чистоту. Я вас обманул. Я наплел вам о том, что для меня — не является проблемой полет на какой-нибудь симпозиум, с последующим вещанием в эфире из другой страны, с последующим возвращением в родные пенаты и бла-бла-бла… Я вам наврал. Моя работа далеко не столь интересная, какой могла бы быть, будь я чуть более сговорчив со своим начальством. Хотя я снова вас обманываю. Под словом сговорчив, я подразумеваю лизание жопы.
Да — я не занимался подобным делом, когда все вокруг делали это на раз-два. Я не делал этого и ещё очень много разного другого не делал, почему и остался сидеть на общественном радио в качестве ведущего. Думаете — это неплохо? Конечно — это неплохо. Неплохо, если не брать во внимание тот факт, что люди, начинавшие вместе со мной карьеру радиоведущего на этом же самом общественном радио, уже давно работают на именитых станциях, проводят эфиры с интересными людьми, и вообще — ни в чем себе не отказывают. Один мой знакомый сейчас ездит на приличной иномарке, в то время как я езжу на неприличном общественном транспорте, типа трамвая.
Да — в этой главе будут лишь мои слезы о том, как я упустил возможность. Ведь всего пару лет назад моя жизнь могла бы повернуться совсем по-другому. Я мог бы успешным ведущим, мог бы летать на симпозиумы, проводить эфиры в разных странах, и даже не возвращаться в свою провинцию, но черт меня дернул остаться там, где я остался, в конце концов. Однажды мне, как и остальным ведущим, сотрудникам общественного радио, предложили двойную ставку. Представьте себе — конкурент общественного радио прослушал эфиры нашей команды, и решил взять нас к себе. Кстати, сейчас эта станция проживает в столице Германии — ведет переговоры об открытии филиала в Польше. Почему Казахстан-Германия? Директор конкурентоспособной радиостанции был родом из Франкфурта. Он приехал в Алматы для заключения соглашения между ТенгриНьюс и ДойчеВелле об очереди выхода новостных лент. Ну, или что-то вроде того. Тот мужик входил в список акционеров ДойчеВелле, потому его и послали. Конечно — он был в компании остальных акционеров, но это уже другая история. Короче, я не согласился на его условия, потому что оказался слишком дохуя каким патриотичным, а ещё мягким. Я подумал, типа: «А вдруг меня кинут? А что если? А если я останусь, никому не нужен? А я ведь даже языка не знаю. Как я буду вести эфиры-то?». Дело было в том, что все кто согласился уехать — вели на тамошнем радио, передачу об изучении русского языка. Как это нелепо, правда? Изучать русский язык в Германии! Но это было так. Правда, я узнал об этом слишком поздно — никакие детали заранее обговорены не были, а потому я оказался в луже. Причем собственной. Я просидел в ней все оставшиеся два года, вплоть до того момента, как вернулся из отпуска.