Ага, слез. Заскрипел засов. Распахнулись створки.
– Входите. Долго же вы гуляли! Все уж думали – сгинули. Влекумер-навий сказал – утопли в болоте.
– Как видишь, выплыли, – скривился Родион.
– Ой… – воин – он был без кольчуги и бос, лишь за поясом виднелся кинжал – округлил глаза. – С волосами-то у тебя что, господине? Неужто, ведьма какая остригла?
– Сам остриг – вши задолбали. Понимаешь – вши!
– А-а-а… Еще помогает волосы чесать гребнем.
– Благодарствую за совет.
– Или водой известковой мыть.
– И одежка у вас чудная…
– Тьфу ты. Тебе какое дело, что у нас за одежка? – молодой человек отмахнулся. – Лезь уж на пост, Аника-воин! Копье свое не забудь.
Прихватив прислоненную к частоколу рогатину, юноша проворно усвистал на вышку.
– Ну, – сворачивая к Доброгастовой усадьбе, зло прищурился Радомир. – Поглядим, что тут.
На улице, похоже, стоял сентябрь, в селении все были заняты полевыми работами – кое-где еще заканчивали жатву, кто-то распахивал огневище, оставшееся от спаленного леса, а кое-кто уже боронил поля под озимые. В полях работы хватало, да и на усадьбах не сидели без дела, не было у этих людей такой привычки – бездельничать. Для того, чтоб выжить, нужно было работать – много, упорно и тяжело.
– Слышишь? – останавливаясь у небольших ворот в сложенной из камней ограде, Рад обернулся к супруге. – Вроде орет кто-то?
– Орут в поле пахари, – поправила – вот же язва! – Хильда. – Да, кто-то говорит… похоже, приказывает, распоряжается.
– А вот мы сейчас посмотрим, кто там так обнаглел? – раздраженно сплюнув, Родион ударил в ворота кирзачом, а потом и забарабанил кулаками. – Эй, черти! А ну, открывай!
Звякнув цепями, во дворе разом вскинулись псы, заблазнили, зашлись в лае.
– Кого там несет? – нелюбезно осведомились с усадьбы.
– Отворяйте, говорю, сволочи!
И слова-то, конечно, еще такого не придумали – сволочи, но смысл был именно такой, и нужные слова вылетали изо рта сами собою.
– Вот я те отворю, вот взгрею! А ну! Кто там такой смелый?
Сказали – «тако хоробр» – Радомир уже в уме переводил все.
– Ну?
Ворота распахнулись, явив стоявших во дворе, у обширной мазанки покойного Доброгаста, людей – длинного, чем-то похожего на глисту, мужичка с сивенькой бороденкой, одетого, впрочем, в отнюдь не дешевый, готской работы, плащ, и сопровождавших его подростков – иначе не скажешь – в доспехах дубленой кожи и с копьями. Вся эта гоп-компания, похоже, деловито пересчитывала гусей и уток, коих проворно пригоняли рабыни и слуги.
– Ты кто таков?! – брезгливо выпятил нижнюю губу сивобородый.
– Ты у меня спрашиваешь, тварь? – Родион гордо скрестил на груди руки и обвел взглядом слуг. – Что, людищи? Хозяина своего не признали?
– О, боги! – слуги и рабыни переглянулись, одновременно упав на колени. – Радомире! Володетель наш, господине! Ой, госпожа! Счастие-то какое, радость-то…
– Вижу, вижу, признали. А вы что лаете?! – молодой человек по-господски строго прикрикнул на собак.
Видя такое дело, псинища на всякий случай заткнулись и помахали хвостами.
– Та-ак! – зловеще окинув взглядом враз потерявших всю свою наглость пришельцев, Радомир, углядев прибежавшего на шум старичка-управителя, подозвал его жестом. – Ну? Это что еще тут за продотряд? И комиссар этот, сивый, что-то мне незнаком.
И старик, и сивый, и подростки-воины дружно хлопнули глазами, ничего толком не поняв из только что прозвучавшей тирады.
Сивобородый лишь поклонился:
– Чево-чево, осподине?
– В ухо счас дам! – вконец разозлился Радик. – Стоило только ненадолго уехать… Устроили тут беспредел без меня! Кто послал?! За каким хреном?
– Господин Хотобуде велемши…
– Ах, Хотобу-у-уд… Ладно! Разберемся! Я сам с ним перетру. А вы все – вон отсюда пшли! Скажете Хотобуду – истинный хозяин объявился! Да не один – с хозяйкою. Ну?! Что встали?!
– Да мы, осподине… – еще раз поклонившись, сивобородый махнул рукой воинам. – Уходим пока, парни. Все господину доложим.
– Давай, давай, жалуйся! Попутного ветра в широкую спину. Хотобуду – привет. Скажите, еще свидимся.
Пришельцы поспешно ушли, боязливо косясь на Рада – уже успевшего прославиться богатыря, к тому же друга самого Варимберта-«гунна», которого в окрестностях боялись все – и словене, и готы.
– Ну? – выпроводив со двора незваных гостей, Радомир раздраженно оглянулся на слуг. – А вы что встали, любезные? Нет, милое дело – хозяин с хозяйкой с утра не жравши, а они тут гусей пасут! А ну, живо зажарили во-он того, жирного. Да не кота ловите, дурни – гуся!
– Ой, как я спать хочу, – входя в мазанку – тут все (даже уже выделившаяся знать) жили в таких вот полуземляночках с глинобитным полом, широкими лавками-ложами и полукруглым очагом в углу.
– Воды нагрейте – помыться! – продолжал распоряжаться Рад. – И сена принесите свежего… ох, ну и смрад же здесь! А меч мой где? Ведь здесь же, на стеночке вот, висел! Куда дели? Как это – не видели? Я вам дам – не видели? Кто ж тогда видел-то?
– Тише, тише, милый, – успокаивала не на штуку разошедшегося муженька супруга. – Чего так раскричался-то?
– Так ведь, правда и есть – добрый меч был, – сняв стресс, молодой человек быстро успокаивался, даже привалился к разлегшейся на лавке жене. – Хлотаря-франка подарок.
– Это с синими сапфирами в рукоятке?
– Не, другой. С синими сапфирами – то у Истра, братца, был, а у меня простой, но надежный.
– Так ведь ты его с собой брал, когда Влекумер волхвовал, а потом там, в болотину уронил, в трясину.
– Точно уронил?
– Своими глазами видела… век свободы не видать!
– Ого! – изумился Радик. – Ты сама-то поняла, что сказала?
– Так тетушка Конкордия всегда божилась.
– Слава богу, хоть не «честное пионерское»!
Молодой человек хмыкнул, глянув на старое, тетки Конкордии, платье, выцветшее, явно Хильде великоватое и забранное булавками в смешные, топорщащиеся на боках и спине, складки.
– Сирота ты моя, сиротинушка.
– Ты чего смеешься-то? – обиженно дернулась девушка. – Платье мое не нравится? Так мне и самой. Сейчас и сброшу. Только помоги расстегнуть, там сзади…
Сзади были пришиты пуговички, тоже сиротские, беленькие, такое впечатление – от кальсон. Едва сдерживая смех Родион расстегнул одну, вторую, третью… четвертая отскочила сама – неплотно была пришита. Обнажив худенькую спину, молодой человек поцеловал ее меж лопатками, погладил плечи… что-то треснуло… платье? И черт с ним, все равно не носить.