– Хватился! Кто же позволит твоей Алене владеть таким прибором! Давно уже забрали.
– Значит, все-таки она ее сперла?
Ксения кивнула, но как-то неопределенно, словно не мне, а своим мыслям.
– Я здесь не останусь, – заявил я со всей твердостью, на какую только был способен. – Прошу считать меня политическим беженцем.
– За тобой там охотятся.
– В две тысячи первом меня не убьют, потому что в две тысячи шестом я все еще жив.
– История обратима. Хочешь проверить, обойдется ли человечество без твоей персоны?
– Ты все равно не пойдешь без меня. Ведь это ты звонила Кнуту, тому парню, что вез меня к врачу.
– Я, – призналась Ксения.
– А теперь вопрос на засыпку. Откуда у тебя его телефончик?
Ксения покусала губу, потерла пальцами лоб, но так и не ответила.
– Не тужься. Это очевидно.
– Что же, у меня нет выбора? – Усмехнулась она.
Я хотел оставить Мефодию записку, но решил, что это не имеет смысла. Ксения открыла шкаф, чтобы убрать консервы, но оказалось, что он уже набит до отказа.
Обогнув мертвую стройку, мы вошли в лес в том же месте, откуда вышли вчера. По размокшей тропинке прохаживалась пожилая дама.
– Добрый день, Михаил Алексеевич. Воздухом подышать вышли? Это правильно.
– Всем, кого увидите, передайте…
– Ксения схватила меня за рукав, но я вывернулся и сделал два шага в сторону женщины.
– Передайте: Михаил Алексеич – подонок.
* * *
Человек редко знает день своей смерти. Еще реже ему удается перескочить через роковую дату.
Если это и случится, то никак не раньше четверга. Четверг нам был не нужен – все, из-за чего мы вернулись, пришлось на среду. А днем позже я превратился в мишень, и моя голова стала для кого-то тем заветным кружочком, за попадание в который полагается приз.
Киллеры. Это слово я услышал от Миши-младшего, но тогда не обратил на него внимания. Теперь я понял, что ни с килем, ни с килькой оно не имеет ничего общего, и в сложном причинно-следственном ребусе стало одной загадкой больше: мое собственное прошлое, кроме неизвестных мне событий, хранило еще и новый жизненный опыт.
Я опять переставил календарь в часах на две тысячи первый год, но Ксения, посмотрев на циферблат, сказала:
– Не среда, а воскресенье. Я ведь тоже руку приложила. Исправлять будем все.
– И что ты сделала? Подожди, я сам догадаюсь. Открыла счет в банке? По дешевке купила акции перспективной компании?
– Как ты примитивен. Хорошо, если хочешь… Я совершила самое безобидное и, наверно, самое опасное, что только могла: передала матери лекарство.
– Извини.
– Она крепко выпивала и… как бы это сказать… плохо кончила. А через несколько лет алкоголизм перестал быть проблемой. Ей бы протянуть еще немного…
Ксения опустила голову. Мне хотелось ее утешить, изречь что-нибудь оптимистическое, но я удержался. Она собиралась лишить маму единственной возможности начать новую жизнь. Мы словно оказались на разных полюсах: спасти мать – и протолкнуть рукописи.
– Похоже, все в порядке, – заметила Ксения.
Нас окружал свободный город. Вряд ли кто-то из прохожих ощущал себя счастливым, но если им рассказать, что ожидает их в будущем… Что может их ожидать через каких-то пять лет… Поверят ли они? Узнает ли себя чопорный Одоевский в раздавленном старике? Что скажет крепкий розовощекий лейтенант на предложение поработать буфетчиком?
«Мы все очень уважаем мистера Ричардсона».
Москве полагалось быть живой и суматошной, и она такой была – пока еще. Люди не имели понятия ни о каком Восточном секторе, они называли районы привычными именами. На пересечениях проспектов не стояло голубых ооновских джипов, и каждый ехал, куда хотел. Я вернулся в родной город, он казался мне ближе и понятнее, чем Москва две тысячи шестого. Несмотря на присутствие неопознанного Костика, странного следователя Федорыча, несмотря на выходки Куцапова и недвусмысленные намерения киллеров, здесь мне дышалось легче. Во всяком случае, здесь я еще не был предателем.
– Где жила твоя мама? – Спросил я.
– Тебе не надо со мной ехать. Подожди, к вечеру я вернусь.
– Нет, я буду волноваться. Не хочешь, чтобы я узнал адрес, – не надо, но одну я тебя не отпущу.
– Я поеду на метро. Все будет в порядке.
– Метро! Успокоила. Слушай, а может, не стоит? Исправим только мои ошибки, вдруг этого будет достаточно?
– Сомневаюсь, что у нас это вообще получится, слишком многое не на своем месте. Дело ведь не только в бомбах, сброшенных на Прибалтику. Сначала они отделились, все три республики, и это тоже произошло не сразу.
– Чего им не жилось в Федерации?
– Вот и я о том же. Надо искать первопричину, а раз она не известна, то придется вычищать все.
Ксения и сама не очень верила в то, что говорила. Одинокая алкоголичка бросает пить – следует ядерный удар по Риге. На московском перекрестке сталкивается несколько машин, в результате начинается международный бойкот России. Нет связи. Это события разного порядка, и чтобы найти между ними хоть что-то общее, недостаточно даже моего тренированного воображения.
Мы подошли к метро, и я с тоской посмотрел на сияющие окна «Покушай». Бедолага Ян не догадывается, что отказ в получении гражданства – не самое страшное. Он возьмет семью и вернется домой. Одоевским и милиционерам, неугодным оккупационным властям, ехать некуда, им придется остаться здесь. И устраиваться – кто как сможет.
Капризно бибикнув, с проезжей части на газон перед кафе заехала красная машина.
– Совсем распоясались, – раздраженно буркнула женщина рядом.
Чтобы узнать спортивный «ЗИЛ-917», мне хватило одного взгляда. Я не удивился. Давно уже было ясно, что мы с Куцаповым – фигуры из одной и той же игры. Как бы мы не перемещались, далеко друг от друга нам не уйти, похоже, на этой доске не так уж много свободных клеток.
Куцапов вылез из машины и расслабленно прикрыл дверцу. Ему нравилось производить впечатление. Он любовно погладил сияющую крышу «ЗИЛа», едва достававшую ему до груди, и с превосходством оглядел пешеходов. Его самодовольный взор коснулся и меня, но не выделил среди прочих.
Словно он меня не помнит. Как будто я не угнал его машину, а он не хотел меня за это убить. Стоп. К Федорычу меня таскали в понедельник, а Ксения сказала, что сегодня воскресенье. Еще ничего не случилось.
Куцапов сладко потянулся и зашел в «Покушай». Сквозь стеклянные стены я видел приветственные кивки Яна и его радушную улыбку. Я умудрился пересечься с Куцаповым даже здесь.
– Нам нужен транспорт, – сказал я.