С другой стороны, у нее на лбу было написано: хочу за тебя замуж, Юра. Что ж, желание понятное, да только какой из него муж? Он вообще не понимает, как это — жить вдвоем. Спать в одной постели, есть вместе, разговаривать, целоваться, решать какие-то хозяйственные вопросы, договариваться о покупках… Брак иногда представлялся ему раем с необузданным сексом и праздником чревоугодия, но чаще всего — какой-то путаной, бессмысленной круговертью с суетой, выяснением отношений, недомолвками.
Однако иногда, представив себе, что он идет по парку за руку с малышом, своей маленькой копией, его охватывало такое теплое и светлое чувство, что даже слезу пробивало.
Ему было жаль Киру, но это чувство охватывало его всегда лишь после ее ухода, когда в комнате оставался слабый запах ее розовых духов, а на столе лежал сверток с пирогами, котлетами или вареньем, а ее самой уже не было. Он ее словно выдавливал из квартиры, сославшись то на занятость (откуда бы ей взяться, этой занятости, когда он от безделья уже не знает, чем себя занять!), то на нездоровье, то на усталость. Он — самый настоящий хам, неблагодарная скотина, свинья, и нет ему за это прощенья!
А может, он так вел себя, зная, что Кира никогда никуда от него не денется?
…Маша, как звали приезжую брюнеточку, заглянула в музей в три часа. На этот раз на ней были черные брючки и черная майка. На голове — красивый красный ободок с красным цветком.
— Салют! — поприветствовала она Ланга так, как если бы они были хорошо и крепко знакомы. — Ну что? Вы готовы?
— В смысле? Куда? — он поднялся и почувствовал, как кожа на его черепе вспотела и теперь неприятно покалывала.
— Как куда? На кладбище, конечно! Я вон во все темное переоделась. Будем ходить между могилами, искать склепы…
Несколько секунд Юрий Михайлович не мог проговорить ни слова. Кладбище. Что ж, вполне романтично для девушки с красным романтичным цветком на голове!
Что делать? Сослаться на занятость и перенести встречу на другой день? Но от этой Маши не так-то просто будет отделаться. Прет как танк.
Она же вдруг подошла к нему совсем близко и положила свою лапку к нему на грудь, улыбнулась широко, ласково так, мол, ну пойдемте, пожалуйста. Разве что не потерлась щекой о его щеку. Вот что бы он тогда сделал?
— Ну хорошо… — ответил кто-то внутри него, кто-то ненасытный и распутный, живущий своей, отдельной от Ланга жизнью и просто обожавший таких вот сладеньких девушек с тонкой талией, стройными бедрами и маленькой высокой грудью.
— Заметано! — Маша легонько хлопнула его по плечу.
…Кладбище заросло густыми сиреневыми кустами, дубами и издали казалось большой разросшейся рощицей на окраине города. Ланг, чувствуя близость молодого женского тела, с трудом выполнял свои обязанности экскурсовода. Войдя на кладбище с центрального входа с массивными литыми воротами, за которыми открывалась небольшая овальная площадь, он принялся рассказывать о самых помпезных, известных и дорогих захоронениях, но, наблюдая за выражением лица Маши, вскоре понял, что ее эта тема не интересует, что она стреляет взглядом то в одну, то в другую сторону, явно ища немецкие памятники и фамильные склепы… Однако ей придется разочароваться, поскольку старое немецкое кладбище заросло кустами, деревьями и травой и склепов практически не видно, их нужно еще поискать.
— Вот она, немецкая часть кладбища, — сказал Ланг чуть ли не извиняющимся голосом, показывая руками поросшие, заброшенные могилки.
Одна бровь Маши взлетела наверх в недоумении или недоверии.
— Да, вот так…
— А где же склепы?
— Пойдемте, покажу несколько…
Он привел ее к одному склепу, представлявшему собой окаймленную ровным рядом кирпичей полукруглую нору в земле, густо заросшую бурьяном. Словно земля в этом месте открыла рот с обломками некогда ровных зубов, и чернота внутри этого овала смотрелась просто зловеще. Взгляд невольно принимался шарить по поверхности земли вокруг этого рта в поисках глаз, наблюдающих за всем происходящим на кладбище.
— А вот и один из склепов.
— Мрак, пфф… — Маша фыркнула. — Ничего себе! А где же таблички, с помощью которых я бы, к примеру, смогла найти нужный мне склеп?
— Так вас интересует все-таки какой-то определенный склеп? — улыбнулся Ланг, и без того подозревавший, что легенду о журналистском расследовании девушка придумала. — Клад, что ли, ищешь?
Он с ходу перешел на «ты».
— Какой еще клад?! Да разве в этом богом забытом месте могут быть клады?
— Здесь клады ищут сколько я себя помню! — воскликнул Ланг. — Думаю, что и у тебя есть тоже какая-нибудь история, связанная с кладом ли, наследственными сокровищами, припрятанными твоими родственниками или родственниками твоих знакомых… Обычное дело.
— Но почему вы так решили?
— Да потому что — здесь реально можно найти клад! И находили уже, и именно в склепах. Думаю, что ты либо опоздала, либо тебе на самом деле предстоит найти сундук с золотом. Ты не думай, я не подкалываю тебя, это все вполне возможно. Немцы — народ серьезный, трудолюбивый, а потому и зажиточный, особенно много богатых немцев было до войны, так что у тебя есть шанс… Конечно, фамилию ты мне не скажешь, это страшная тайна, но главное, я думаю, ты из меня вытянула — я привел тебя на кладбище. Я прав?
Лицо Маши стало розовым.
— Ужасно не люблю, когда мне врут, — сказал Ланг. — Ну что, теперь я тебе не нужен?
И, не дожидаясь ответа, он развернулся и направился в сторону центральной аллеи кладбища.
— Постойте! — окликнула она его. — Куда вы уходите! Вы что же, думаете, что мне здесь не страшно?
— Просто не хочу мешать тебе искать клад…
— Да какой клад?! Нет никакого клада. Просто я хотела найти наш фамильный склеп… — она замолчала, все же не решаясь произнести фамилию своих немецких предков.
Ланг вернулся к ней.
— Но если ты действительно принадлежишь к одной из старинных немецких фамилий, то твои бабушка или дедушка наверняка проинформировали тебя о том, где может находиться склеп. Выходит, что ты ищешь чужой склеп.
— Да это вообще не ваше дело! — вспыхнула она. — Хотя… С другой стороны, конечно, вы мне нужны, вы же краевед!
— Назови фамилию.
— Давайте поступим следующим образом… — она оживилась, подошла вплотную к Лангу, словно боясь, что ее услышат покойники в могилах, поскольку рядом не было ни единой живой души. — Вы покажете мне все записи, документы, фотографии, имеющие отношение к старинным немецким фамилиям, семьям, а я вам за то, что вы предоставите весь этот материал, заплачу.
— Хорошо. И сколько же ты можешь мне заплатить?
— Ну… не знаю… Сто долларов или лучше евро. Устроит?
— Нет, не устроит. Ты поужинаешь со мной. У меня. Идет?