— Теперь квартирки призывают молодежи давать, — философствовал Мясо, закуривая беломорину. — А на кой ляд они им, квартиры? Семья, говорят, ячейка… Дурь это! Нонешние в семнадцать сошлись, а в восемнадцать уже задница об задницу стукнулись и разбежались в разные стороны. А жилье кому? Его раньше люди годами ждали, маялись, а молодые опять кто с кем сошлись и заново будут жилья истребовать?
— Дело у меня к тебе, — решившись прервать монолог собутыльника, кашлянул Гришка.
— Дело? — покосился на него Мясо. — Какое? Хочешь быстро разбогатеть?
— Не совсем, — разливая остатки водки, криво усмехнулся Ворона. — Разбогатеть и не работать мне, конечно, никак бы не помешало, но я о другом. Знаешь, где я отдохнул пару лет? А теперь опять горбатиться не желаю, да и какую копейку зашибешь на заводике? На бутылку не заработаешь.
— Это если пьешь каждый день, — уточнил Мясо. — А ты пей с перерывами или по праздникам.
— Советчик, — сплюнул Гришка, ругнувшись для связки слов. — Лучше бы помог здесь ближе к денежкам пристроиться. Помощник тебе не нужен?
— Не возьмут. — Мясо погрустнел, глядя на пустую бутылку.
— Почему не возьмут? — удивился Ворона. — Горлышко целое.
— Я про тебя говорю. — Собутыльник посмотрел на Гришку с жалостью. Можно было бы, конечно, прокомпостировать мозги Вороне и пообещать переговорить насчет него, выжав еще одну бутылочку, но Мясо считал себя честным человеком.
— Чего так? — помрачнел Анашкин: и здесь срывается, рушится мечта, пропадает и уносится вместе с ветром ощущение близкой удачи.
— Изменилось многое, — вздохнул Мясо, меланхолично ковыряя в носу. — Раньше каждый за себя был, а теперь кто-то силу взял. Понимаешь, я сам тут всю жизнь провел. Помню, объявился у касс совсем зелененьким, ничего не знал и не умел. Просто поглазеть захотелось. А потом мне один деятель билет дал. Я тогда и значения этому не придал — играют люди, выигрывают, проигрывают, а мне-то что? Да на мой билетик выигрыш выпал, в пятьсот рублев. Они-то и сгубили, пошло-поехало. То круто брал куш, то спускал все до нитки, а после и дальше пошло — наездников подкупал, с кассирами шуры-муры заводил, с букмекерами свел знакомство. Сейчас знаю: тут свои силы, а они не хотят известности. Понял? Сюда из Питера, из Киева, из Харькова, из других городов едут играть и проигрывать. Деньги рекой текут, а я выпиваю сильно, шестеркой держат, на жизнь дают, и ладно, я на большее уже не зарюсь. Но те люди, что в силе, свой интерес жестоко блюдут и чужого не подпустят. Не смогу я тебе ничем помочь, изменилось все, извини.
— Чем же я чужой? — удивился Ворона.
— Не любят они отсидевших, — снова вздохнул Мясо и поднялся, давая понять, что разговор закончен. — Да и нет у меня тут старого авторитета. Времена меняются.
— А если мы с тобой вдвоем попробуем? — не отставал Гришка, пробираясь следом за знакомым к лестнице, ведущей вниз. — Начнем с мелочи, а там и…
— Шею свернут, — не оборачиваясь, бросил Мясо, — конкурентов здесь давят без жалости. Сходи за забор, погляди на двугривенную «тотошку». Там алкаши собираются, которые давно спились, а бросить играть не могут, но и денег на ставки нет. Один предприимчивый для них и организовал развлечение по двугривенному. Так его уже от этого дела отшили, и теперь там свой человечек ставки принимает: пусть гроши, но кому положено идут, а не в чужой карман. Монополия! А я с ней лбами стукаться не намерен…
По кругу снова летели разномастные кони, ревели трибуны, глухо стучали копыта, в один сияющий круг сливались спицы в колесах колясок, рябило в глазах от разноцветных камзолов и шапочек наездников, слепило яркое солнце, выжимая слезу, или это непрошено набежала слеза разочарования?
— Я тут давно никому не верю, — глядя в сторону, сказал на прощание Мясо. — А ты заходи, посидим, побалакаем.
— Ладно, — буркнул Ворона и поплелся к выходу… Перекусить он решил в столовой. Жевал, не чувствуя вкуса пищи и мрачно раздумывая о постоянных неудачах — прилипла, что ли, к нему проклятая лихоманка неудачливости и теперь никак не желает отлепиться, дать ему решить свои дела и встать на ноги? Сунулся в одно место — пусто, теперь прокатился в другое — и, как оказалось, тоже мимо денег. Сплошная невезуха, хоть волком вой! Кругом все прибрано к рукам, и у каждой кормушки торчат свои свиньи, не собираясь потесниться и дать место у корыта с пойлом. А попробуй разогнать их пинками, так самому надают подзатыльников. Тоска!
Доев, он отнес грязную посуду к окну мойки и, случайно услышав чужой разговор, приостановился.
— Неужели не был на «Риге»? — быстро орудуя ложкой, спрашивал у приятеля лохматый парень в клетчатой рубахе. — Ну, старик, ты даешь! Натуральный нэп, паноптикум нравов, звериный оскал конкуренции. Сходи, не пожалеешь.
— Прямо у метро? — интересовался собеседник.
— Ну да, доедешь до «Рижской», а там не заблудишься.
«Рижский рынок», — понял Ворона. А что, не съездить ли и ему туда, поглядеть, как выразился лохматый, на звериный оскал? Чем черт не шутит, вдруг да и повезет в чем? Может, кого встретит из старых знакомых или чего разузнает? Терять все одно нечего и спешить тоже некуда — на постную теткину физиономию еще успеет налюбоваться…
Рынок его оглушил гомоном толпы, обилием ларьков и прилавков, пестротой товаров и бешеными ценами. Люди сновали без всякого смысла взад-вперед, толкались, приценивались, отходили разочарованные, и, потолкавшись с полчаса среди них, Анашкин слегка ошалел.
В углу, окруженный любопытной толпой зевак, немолодой щербатый мужичок предлагал сделать любому желающему цветную татуировку по избранному трафарету — хочешь, наколют профиль бывшего «вождя трудящихся всей земли», хочешь, хризантему, а если позволяют средства, то разукрасят спину картиной в семь цветов.
— Модно на Западе, — авторитетно разъяснял щербатый, — даже миллионеры с наколками. У нас все как положено, с гарантией от СПИДа. Машинка японская, иглы и тушь остались в прошлом веке. Красители импортные, цвета от времени не теряют.
Вороне отчего-то стало стыдно за свои блекло-синие разводы татуировок, и он ретировался, потихоньку выбравшись из толпы зевак, слушавших щербатого.
Рядом продавали картины, поражавшие кричащими цветами анилиновых красителей. Полная женщина с презрением глядела на проходивших мимо и зычно расхваливала свой товар. Буквально в шаге от нее бойко принимали деньги за вафельные трубочки, а дальше сноровисто отпускали чебуреки. Рослые парни терлись рядом с продавцами, мелькали в толпе серые форменные милицейские рубахи с погонами и фуражки с красным околышем, уносимые людским водоворотом.
«Нет, — подумал Гришка, — как ни вертись, а задница все одно остается позади. Придется, видно, сползать по адресочку, который шепнули в зоне. Среди братии на рынке мне явно делать нечего, и тут я чужой».
Адресок, по которому он надумал отправиться, внушал сомнения в своей достоверности — Выставка достижений, детский фотограф по имени Леонард Дмитриевич. Хотя чего гадать и раздумывать — до выставки отсюда рукой подать.