Тайная страсть Гойи | Страница: 16

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Он икнул и прикрыл рот рукой.

— Из-звините, надеюсь, оно продолжится… з-знакомство. — Его лицо покраснело, а глаза и вовсе налились кровью. — П-продолжится к об-обоюдному удовольствию…

Матушка полыхнула маковым цветом.

— Вы так п-прекрасны, что любой муж-шчина б-будет счастлив…

— Уходите. — Тетушкин голос утратил всякую теплоту.

— Что? — Отец покачнулся.

И удивился. Его никогда еще не выставляли подобным образом.

— Уходите, — спокойно повторила тетушка. — И будьте столь любезны не возвращаться! Дорогая сестрица, я понимаю, в сколь затруднительном положении ты оказалась…

Матушка потупилась.

— И готова помочь, чем смогу, но буду весьма обязана тебе, если ты в дальнейшем избавишь меня от необходимости лицезреть твоего… супруга. — Тетушка поморщилась. — А теперь уходите, оба… Мальчика я, пожалуй, оставлю… Диего очень мил.

Почему-то Диего опасался, что матушка станет возражать, но она не произнесла ни слова.

Так началась новая его жизнь.

Нельзя сказать, что жизнь эта всецело была замечательна. В огромном доме герцогини все было устроено иначе. И от всей роскоши Диего досталась крохотная комнатушка без камина, а приставленный Каэтаной гувернер вел себя так, будто бы это он был хозяином. И нисколько не стеснялся отчитывать Диего, если тот что-то делал не так. А по мнению гувернера, Диего постоянно что-то делал не так. Помимо этого мучителя, от которого Диего вскорости научился сбегать, были еще учителя.

Нет, учеба Диего нравилась.

Особенно фехтование, но вот когда учат тебя розгами, когда живость ума пытаются ограничить рамками… Про рамки Диего услышал от тетушки, которой учителя повадились жаловаться на непоседливость ученика. Натура Диего, пусть и отличалась любознательностью, требовала постоянного движения. В движении легче усваивались и языки, и арифметика, и история, единственное, что упорно не давалось, — чистописание. Не хватало терпения, хотя Диего старался, не из страха перед тетушкой, но из желания ей угодить.

Что до самой Каэтаны, то, спустя много лет, повзрослев, Диего осознал, сколь великое участие приняла она в его судьбе. Она была особенной: невзирая на свое положение, богатство и красоту, Каэтана держалась с другими людьми, будто с равными.

В отличие от супруга.

Хосе Мария Альварес де Толедо и Гонзага, пятнадцатый герцог Медина-Сидония, говоря по правде, пугал Диего. Он был старше Каэтаны и происходил из семьи не менее знатной, нежели собственный род Каэтаны. Брак этот многие называли счастливым.

Но Диего…

Пусть он много не понимал в силу слишком юного возраста, однако же от рождения был наблюдателен, а еще обладал не по возрасту развитым чутьем. И сие чутье предупреждало, что от герцога Диего надо держаться подальше.

Почему?

Он и сам не знал. Пугала ли его обычная холодность Хосе, либо же его манера держаться со всеми отстраненно, с легким чувством собственного превосходства. Он редко заговаривал, а когда все же открывал рот, то лишь для того, чтобы изречь очередную колкость скрипучим неприятным голосом.

Он носил черные костюмы, избегал украшений.

И проводил многие часы в молитвах.

— Ваш супруг, прекрасная донна, меня пугает, — как-то признался Диего. Ему было семь… или уже восемь?

— Чем же? — Каэтана рассмеялась.

Она смеялась легко, утверждая, что радость души — есть непременное условие для ее возвышения.

— Не знаю. Он такой… мрачный.

— Он болен, малыш, очень болен.

— Тогда почему он не позовет лекаря? — Диего нахмурился. Матушке тоже доводилось болеть, и тогда в доме становилось тесно от лекарей, их помощников и многочисленных учеников, которые до хрипоты спорили друг с другом, а порой норовили сойтись в кулачном бою, выясняя, чей же наставник более прославлен.

— Лекари не способны помочь ему, только Господь. — Каэтана погладила Диего по щеке. — Вот Хосе и молится…

Отвернувшись, она тихо добавила в сторону.

— Только Господь не слышит его…

О чем она говорила, Диего понял через несколько лет.

Другим мужчиной, с которым в доме считались, был Франсиско Гойя…


— По малолетству я плохо понимал, что происходит между мужчиной и женщиной, что помимо брачных уз, которые благословлены свыше, встречаются иные… — Диего расхаживал по комнатушке, слишком тесной для него. Казалось, он больше не замечал ни этой тесноты, ни неуместности своего нахождения в месте столь убогом. Ни единственного своего слушателя. — Конечно, я слушал разговоры… Слуги везде болтливы. Поначалу меня возмущало, что многие из них смеют осуждать Каэтану, другие же сочувствовали ей. Молодая и красивая, а супруг в спальню ее и не заглядывает. Разве удивительно, что двери этой спальни открылись для другого… Находились и те, которые утверждали, будто бы это истинная любовь, будто сам Господь соединил две души. Мечтатели, если хотите знать, я уже тогда видел, что Франсиско не способен любить никого, кроме себя…

— Каким он был?

— Что? — Этот вопрос заставил Диего вздрогнуть, очнуться, понять, что только что он исповедовался и отнюдь не священнику, обязанному тайну исповеди хранить.

— Каким он был тогда? — повторил вопрос Альваро.

— Самовлюбленным, амбициозным, болезненно самовлюбленным и амбициозным, — с расстановкой произнес Диего. — Он… сейчас мне кажется, что он прекрасно понимал, что в доме этом является никем, что в любой миг двери могут закрыться для него, и это понимание, оно заставляло его… Не знаю, как это назвать… Он требовал от слуг, чтобы те кланялись, приветствуя его, чтобы называли господином, хотя не имел титула. Ведь его отец был баском, а сам он и образования приличного не получил. Читал вслух, по слогам, писал и то с ошибками.

— Вы его не любите.

— Не люблю, — признался Диего. — И никогда не любил. Впрочем, взаимно… Мне было десять, когда я стал свидетелем их ссоры и слез Каэтаны. Моя тетушка, чтобы вы знали, редко плакала…


Каэтану Диего нашел в саду.

Он играл, когда услышал рыдания. Сперва Диего решил даже, что плачет служанка, которую отчитали за леность или нерасторопность. Но пробившись сквозь колючую стену розовых кустов, он увидел тетушку.

— Что произошло? — Диего разом позабыл про игру и про то, что он не только играет, но и прячется от наставника, который грозился Диего выпороть, и про прочие беды свои, что и бедами-то не были. — Кто посмел обидеть прекрасную донну? Я его заколю!