— Что это меняет? Тебя ведь не смутило, что мы сестры. А тут беременность… Вот создадим семью… с ребеночком сразу. — Истерический смешок Варвары заставил Алину вздрогнуть.
Все из-за денег?
Следить. Притворяться. Только из-за денег?
— А знаете, что самое интересное. — Макс поднялся. — То, что Стас понял, почти все понял. Вот, узнаете?
Он вытащил первый рисунок в стопке.
— Маринка?
Молодая и красивая. Неуловимо похожая на женщину с картины.
— А это…
Следующий набросок.
— Татьяна. И снова она. — Очередной эскиз, сделанный углем, но сейчас некоторые черты увеличены. — А это Варварушка…
Лица похожи друг на друга, именно благодаря этой гротескности черт. Форма носа. Форма бровей. Скулы высокие.
— Знаете, есть теория, что родственники чувствуют друг друга. Тянутся друг к другу. Этакий биологический механизм распознавания. И к людям своей крови он внушает иррациональную симпатию. Отсюда все истории про братьев и сестер, разлученных в детстве, а после встретившихся и полюбивших друг друга.
— Как романтично, — проворчала Татьяна.
— А это Евгения…
Очередной эскиз и…
— Она непохожа.
— Конечно, она непохожа. Женечка в семье неродная. Уж извините, но я взял на себя труд сделать анализ. Вы все друг другу родственники, но… отец у Евгении другой.
— Что?
— Мексиканский сериал какой-то, — проворчала Евгения.
— Полагаю, ваша мать прознала про роман мужа. И это ее мучило, настолько мучило, что она решилась на измену. Так появилась на свет Евгения. Все решили, что она пошла в маму… К слову, вы ведь знали правду, верно?
— Понятия не имела.
— Стас вот понял. Он был сволочью изрядной, но при этом дело свое знал. И в анатомии разбирался. В антропологии. Заметил, что некоторые черты лица вы не могли унаследовать ни от вашей матери…
На стол лег очередной рисунок.
— Ни от того, кто считался вашим отцом.
И еще один.
— Оставалось сделать анализ. Для этого многого не требовалось. Немного слюны, и вот уже ваше положение не столь устойчиво. Вы не законная дочь, а кукушонок в благополучном семействе. Думаю, он поделился с вами открытием. А вы… вы вдруг осознали, что в борьбе за наследство это поставит ваши позиции под удар. Варвара и Егор — родные дети, Татьяна опять же может доказать, что является дочерью и претендовать на свою долю. А вот вы… Даже если предположить, что первое завещание будет признано недействительным. Вы готовы были смириться со многим. С глупостью, как вам казалось, вашей сестры, закрутившей роман. С попытками брата обокрасть семейство. С незаконнорожденной родственницей, которая тоже желала урвать кусок. Но не с тем, что вы сами окажетесь вне круга претендентов… Одно дело делиться. И другое дело — смотреть, как твое наследство делят другие.
Евгения отвернулась.
— Что он потребовал?
— Чтобы я договорилась с ними. Откупные, никаких судов. Честная дележка.
— Но вы ему не поверили.
Молчание.
— Естественно. Стасу верить — себя не уважать… Он бы рано или поздно вас выдал. Тогда-то и пришла мысль избавиться от шантажиста. Он вам не был нужен. Скорее уж мешал, только привлекать внимание еще к одной смерти… Тогда вам в голову пришла удивительная идея. Проклятая картина. Конечно. Марину нашли рядом с ее портретом. Таинственная смерть — отравление красками… Она сама их съела, верно? Небольшая беседа по душам, капля отравы на холст, на старую-то дозу… И вот уже Марина сама осознает бессмысленность бытия. Осталось лишь подкинуть мысль о самоубийстве. А краски… Полагаю, вы их загодя принесли.
— Интересная фантазия.
— Действительно, — пробормотал Макс, — откуда. Но сама ситуация. Загадочная романтичная смерть… Так и тянет повторить историю. Стас был осторожен. В доме он не обедал и не завтракал. Не пил кофе, впрочем, как и чай. Вообще подумывал убраться и убрался бы, если бы не жадность. Не хотелось выпускать вас из виду. И с картиной расстаться не сумел. Забрал в мастерскую. А вам всего-то надо было, что смешать отраву с красками. Краски, высыхая, испаряются… Медленно, но вам того и надо было… Он любовался своим творением, не понимая, что картина его убивает.
— Как романтично. — Евгения скривилась. — И нелепо. Надеюсь, у вас есть доказательства?
— Есть. — Макс потер глаза. — Видите ли, Стас был сволочью. Повторюсь, конечно, но против фактов бесполезно спорить. Мастерскую он обустраивал под себя. И Марина предоставила ему полную свободу. А он… В наше время, Евгения, столько всякой удивительной техники. Стас ею и воспользовался. Несколько камер, скрытых, естественно. Нам пришлось попотеть, прежде чем мы их обнаружили. Запись весьма качественная… И ваш с ним разговор. И поздний визит… И то, как вы картину обрабатываете. И то, как беседуете душевно, успокаиваете… Потом отводите в комнату и помогаете на стул залезть. Вы не просто отравили. Вы его буквально за руку держали, пока он вешался. Не раскаиваетесь?
Евгения усмехнулась и поправила неровные пряди:
— А сами как думаете?
Алина вздохнула.
Думала она… Кому было интересно, что именно она думала?
Часть 3
ОБ ИСКУССТВЕ
Франсиско Гойя, прославленный живописец, был статен.
Худ.
И лицом обладал, пожалуй, красивым. В этом лице угадывались баскские черты, наследие отца, слегка смягченные испанской кровью благородной матери. И осознание, что сам Франсиско мог бы родиться идальго, но по некой высшей несправедливости был лишен титула, злило его. Заставляло поджимать узкие губы. Дергать шеей. Кривиться.
И на Альваро он глядел свысока, каждым жестом своим подчеркивая, что меж ним, Франсиско, и ранним гостем лежит пропасть.
— Времени у меня немного, — произнес он сквозь зубы. И за ус себя ущипнул. И сел так, чтобы Альваро видны стали и роскошный костюм, и украшения. — И я, признаться, не понимаю, что вам надо…
— Чтобы вы честно ответили на некоторые вопросы. — Альваро спал мало, а потому с трудом сдерживал зевок.
— Какие могут быть вопросы ко мне? — наигранное удивление.
И снова злость.
Даже не злость — досада, будто всплыл вдруг старый и давным-давно уже забытый долг.
— Дон Диего надеется…
— Конечно, конечно, — отмахнулся Франсиско, — милый мальчик… Я прекрасно помню его милым, хотя и несколько странноватым мальчиком. Значит, он полагает, что Каэтану убили… Чушь какая!
— Вы так думаете?