Донна Изабелла фыркнула:
— Видела я то искусство! Бесстыдство сплошное! Ее душа, верно, горит в аду…
— А вашей душе, матушка, дорога, стало быть, в рай? — поинтересовался Диего. — Значит, тетушка отказалась в очередной раз давать денег, и вы решили взять их сами?
— У меня не было выхода! — взвизгнула Изабелла. — Мануэль… Он хороший мальчик, он не хотел доставлять нам хлопот, но так уж вышло.
— Так вышло, что он никогда не думал ни о ком, кроме собственной персоны. В вас пошел, мама.
— Диего! Как ты можешь так говорить!
По полному лицу Изабеллы поползли слезы.
— Мануэля могли убить! На него напали, избили сильно, он едва не умер! И ему поставили срок…
— И вы решились?
— Она вновь его позвала! Она собралась его вернуть! Своего любовника. Проглотила унижение. Забыла обо всех оскорблениях, которые он учинил… А моего бедного мальчика попросту вышвырнула из дому! — Слезы исчезли, и это лицо, разгневанной женщины, верящей, что лишь она поступает верно, было, пожалуй, истинным. — Что мне оставалось делать? Ты ведь тоже отказал брату! Ты делал все, чего она хотела, и никогда не думал о своей семье!
— Может, потому, что Каэтана стала моей семьей. А вы… Вы лишь использовали меня, матушка. Как и Мануэль. И Лукреция… Но на нее я не сержусь, кажется, она поумнела. Итак, вы решили избавиться от Каэтаны и… что сделали? Вы знали ее повадки. Перед сном она выпивала стакан свежего молока. Вы встретили ту девицу и попросили ее отнести молоко? Или наоборот, сказали, что сами отнесете его дорогой сестрице? Этакая любезность прежде была вам не свойственна.
Донна Изабелла молчала, поджав губы.
— В молоко вы добавили щепотку порошка. Малость, он хорош тем, что смерть наступает не сразу… Несколько часов, а то и дней, если человек, которого угостили отравою, здоров. И потому, откройся правда о смерти, никто не сумел бы обвинить вас, матушка. У герцогини Альбы довольно врагов…
…Изабелла не ощущала угрызений совести, подавая дорогой сестрице отравленное молоко. Напротив, она с наслаждением наблюдала, как Каэтана это молоко пьет. Сама же расчесывала густые волосы герцогини Альбы, говоря о каких-то пустяках…
И то, что жить Каэтане осталось недолго, примиряло Изабеллу и с пышностью этих волос, и с гладкостью кожи. В этот момент она почти любила сестру.
— Если ты пришла опять просить за Мануэля. — Та сумела разрушить и это подобие любви. — То зря. Изабелла, да, двадцать тысяч меня не разорят, но в прошлый раз было десять. В позапрошлый — пять. Еще несколько тысяч он потратил на лошадей. На девок… И я устала содержать его. Твой сын, кажется, думает, что я обязана оплачивать его капризы и глупости. Но нет. Довольно. Единственное, что я могу сделать для Мануэля, — приобрести патент. В армии нынче нужны толковые офицеры… Хотя… о чем это я?
Она улыбнулась собственному отражению в зеркале.
— В Новом свете, говорят, при толике везения можно сделать неплохое состояние.
— Ты отсылаешь его? — Щетка едва не выпала из рук Изабеллы.
— Я предлагаю для него альтернативу. Конечно, я не буду настаивать, но больше никаких денег. Пусть живет как знает.
И тогда Изабелла поняла, что поступает правильно.
Отослать Мануэля в армию… Армия воюет, и в Новом свете, говорят, небезопасно. Мануэля могут ранить, а то и вовсе убить… И как Каэтана может говорить об этом спокойно?
Изабелла ушла, прихватив с собой бокал, который самолично отнесла на кухню.
Это было ошибкой.
И мыть не следовало… Но кто бы мог подумать, что проклятая девка следит за хозяйкой? И что посмеет рот открыть?
Нет, поначалу все шло именно так, как и задумала донна Изабелла.
Каэтана явилась пред всеми.
Она определенно ощущала некоторую слабость, которая, однако, не стала помехой. И Каэтана позволила себе веселиться. Она выпила бокал вина, и тем самым несколько отсрочила собственную смерть… Несколько слов. Случайных фраз, вроде бы оговорок… И вот уже гости поглядывают на герцогиню, кто с упреком, кто с насмешкой. Где это видано, чтобы благородная дама ее положения проявляла этакую невоздержанность в питии?
Каэтану сочли пьяной.
А потом еще и выходка ее с танцовщицею, которая была вызывающе молода и хороша собой… И разговоры о мастерской, о красках… Каэтана, будто чувствуя приближение смерти, словно обезумела.
— Представляешь, она пожелала показать всем ту картину! — с возмущением произнесла донна Изабелла. — Ее, оказывается, доставили в Мадрид… безумие! Довольно с нас было слухов! Мне с трудом удалось уговорить ее не совершать такой ошибки. Я умоляла пощадить Лукрецию, которая не вынесла бы подобного позора…
Альваро хмыкнул: Изабелла, знавшая о романе дочери, снесла бы и не такое, тем более что никто не собирался говорить гостям, с кого писали картину.
Да и не знала Каэтана, кто был истинной моделью.
— Я уговорила ее подняться к себе, отдохнуть… Я надеялась, что она уснет и больше не проснется.
— Но тетушка оказалась куда крепче, чем вы думали… Она сумела выйти из комнаты. Встретилась с Франсиско, побеседовала с Лукрецией… Вам везло, тетушка… И одно мне не понятно, зачем вы обставили все так, будто Каэтана совершила самоубийство?
— Я… я не хотела… мне не спалось…
…Нет, Изабеллу вовсе не угрызения совести лишили сна, скорее уж беспокойство, которому она не находила объяснения. И сие беспокойство заставило покинуть уют собственной спальни, пройтись по дому, где она и встретила Каэтану.
Сестрица сидела на лестнице.
На верхней ступеньке.
Она вцепилась в балюстраду, точно опасаясь упасть.
— Дорогая, что с тобой? — воскликнула Изабелла.
— Это ведь ты. — Голос Каэтаны был слаб. — Ты меня убила!
— Какие глупости ты говоришь!
— Уходи, позови Диего… Надо было рассказать ему, он поймет… Он… Я всегда была милостива к тебе, а ты… меня… За что? — Этот вопрос прозвучал весьма жалобно. Вот только сердце Изабеллы осталось глухо к жалобе.
А вот разум… Разум утверждал, что если она бросит Каэтану на лестнице, то, как знать, кто отыщет ее? И кто выслушает предсмертный бред?
— Какая же ты упертая! — Изабелла подняла сестрицу. Та, несмотря на кажущуюся хрупкость, весила немало, однако Изабелла отличалась крепким телосложением. — Почему тебе было просто не уснуть?