Низкие тучи, которые утром наползали на небо, теперь слились в единую комковатую массу и еле-еле двигались, подталкиваемые ветром. Изломанная белая молния прорезала их, и тогда по округе рассыпался тугой, как скрученный канат, раскат грома.
Я повернул голову и увидел одуванчик, растущий у тротуара. Он был жёлтым. То есть нормально жёлтым. Там, где все цвета будто выцвели и поблёкли, одуванчик казался неестественно ярким.
Стоило мне протянуть к нему руку, как раздался голос:
– Они всегда такие.
Повернувшись в другую сторону, я обнаружил Нинель, сидящую на облупившихся ступенях круглосуточной аптеки. Дождь звонко барабанил по железному навесу над крыльцом и по короткому желобку стекал прямо на тротуар.
– «Они»?
– Одуванчики. Их издалека видно.
– Но здесь всё… бледное. Что в них такого особенного?
Она пожала плечами.
– Не знаю. Никто не знает. Но на них приятно смотреть. Кажется, я помню, как видела такие же яркие цвета. В детстве.
– До того как потерялась?
– Сказала же, меня обменяли! – вспыхнула Нинель. – Одно дело таскаться всюду за чертями, и совсем другое – жить в доме!
Я глубоко вздохнул, стирая ладонью с лица новые капли.
– Ах, домовой? Не самый плохой вариант. Но домовые привязаны к какому-то конкретному жилищу, следовательно, и обмененные ими дети тоже. Они могут перемещаться на новое место вместе с хозяевами, но лишь при соблюдении определённых ритуалов. Которые, естественно, уже почти никто не помнит, – я подумал немного и добавил: – Рассерженный домовой – не шутка, однако в первую нашу встречу ты искала покровительства другого существа. Как его там? Палача? Вывод: ты не местная, оказалась далеко от дома, причём не по своей воле – должно быть, была приведена кем-то…
– Женщина в чёрном. Однажды она пришла и велела следовать за ней. А очнулась я уже здесь, – проговорила Нинель, опуская взгляд.
Я поморщился.
– Знаешь, это, вообще-то, идиотская идея – пойти за какой-то «женщиной в чёрном».
Нинель встала со ступеней и отряхнулась. Я заметил рукоять кинжала, торчащую из-за голенища. Значит, она уже подсуетилась и забрала у меня своё оружие.
– Что с тобой было? – спросила она, облокотившись на фигурные кованые перила.
– «Акцессия», – я сделал над собой усилие и поднялся. – Заклинание свитка, записанное на коже. Оно добавляет новые части тела: жабры, дополнительные руки… Мне вот удалось урвать крылья.
– А ты любитель эффектно уйти, – подколола Нинель, делая вид, будто смотрит куда-то в сторону.
– Любитель уйти живым, – поправил я. – Эффектно или нет – дело десятое.
– Что ж ты не использовал его, когда…
– Ты же сидела рядом и сама всё видела. Акцессия требует много сил. Едва они заканчиваются, заклинание распадается. Новые кости ломаются, пока не превратятся в пыль, а отращенные конечности – в жижу, которую организм способен усвоить.
– Мерзость, – спокойно заметила она.
– Опасно в самый разгар драки потерять сознание от боли, тебе не кажется?
– Хм, понятно. Ты – супергерой, обременённый тяжкой силой, ставшей твоим проклятием, – в её голосе прозвучала явная насмешка.
– Брось выдумывать! – оборвал я. – Акцессия – ни разу не проклятие, и никто им не обременён. Это полезное умение, просто создатель свитков не успел довести их до ума, вот и всё.
– Выжил после насекомых, взрываешь землю одним словом, создаёшь решётки из света…
«Кто ты?» – Нинель спросила уже после того, как перемахнула через перила и, ловко выхватив кинжал, бросилась на меня.
Она вскрикнула от неожиданности, когда чья-то рука схватила её за запястье и остановила в последний момент.
– Я поняла все её движения. Она собиралась ударить вас локтём в грудь и подставить подножку, чтобы повалить и приставить клинок к горлу, – тихо пояснила рыжая девушка-оборотень.
– Спасибо, Кумико, – кивнул я. – Отпусти её и можешь пока идти.
– Что здесь происходит? – отшатнулась Нинель, потирая руку. – Эта девка была с тем…
– С аякаши. Но теперь она со мной.
– Почему?
– Потому что я обаяшка, полагаю.
Нинель презрительно скривилась.
– Не льсти себе.
– Хочешь говорить серьёзно? Хорошо. Недавно я получил заказ. Меня попросили вернуть один предмет, похищенный неким «аякаши». Так называемый «звёздный шар», позволяющий управлять оборотнем-эндемиком – девятихвостой лисой.
– Впервые слышу.
– Неудивительно. Ты слишком далека от этого. Буквально. Продолжим. Так получилось, что мы заключили небольшую сделку…
– С моим участием!
– Я же сказал, так получилось. Аякаши готов был вернуть звёздный шар, всё могло бы быть куда проще.
– Что ж, заказ ты не выполнил, – она поджала губы. – Не могу сказать, что сочувствую.
Я развёл руками и повернулся кругом, почти привстав на цыпочки.
– Ох! Неужели ты не заметила? Не обратила внимания, когда Кумико исчезла? Сразу после того, как я атаковал Окаду! Ну же!
Нинель молча смотрела на меня, ожидая объяснений.
– А! что тут сложного?! Два удара по нужным точкам вызывают боль и временный паралич – достаточно, чтобы отвлечь внимание. Живёшь в месте, кишащем монстрами, но не знаешь таких простых вещей! Ты меня разочаровываешь!
– Ты больной.
– Да. Пару дней как.
Я сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, чувствуя, как волна нервного возбуждения постепенно стихает.
– Самого аякаши не так-то просто порезать, однако это не значит, что нельзя порезать его одежду. Пока он был занят своей левой рукой, ничего не стоило вспороть ему шмотьё и прихватить вот это, – я достал из кармана джинсов небольшой шарик, размером чуть больше куриного яйца. Он сиял как маленькое солнце – тёплым, ослепительно белым светом. Разорвав остатки рубашки на части, я завернул звёздный шар в один из кусков и пояснил: – Слишком уж яркий, боюсь, его могут заметить. Духи Окады наверняка уже шныряют по городу, разыскивая его. И нас тоже.
Вытащив мобильник, я нашёл номер Икрамова и быстро набрал ему сообщение с просьбой «сохранить важную вещь в надёжном месте» и указанием адреса, где это надёжное место находится. Затем нашёл подходящий по размеру камень и завернул его в другой кусок рубашки. Начиналась новая игра: что подумает Окада? Что я отдал шар на хранение, или что попытался обхитрить его, избавившись от пустышки и оставив настоящий себе? Так или иначе, он не станет рисковать впустую и будет ненадолго занят.
– Твои друзья в беде, – сказала вдруг Нинель, скрестив руки на груди.