Да, что-что, а командовать Королева-Мать не разучилась. Как только Соня вышла, она нахмурила брови.
— Мне сказали, что твой брат уезжает.
— Завтра. С Матье.
— Знаю, знаю… Ты как, справляешься?
— Все задают мне этот вопрос… Очень мило, но это мои дела… Ну да, я справляюсь, все будет хорошо…
Как это тонко — беспокоиться о моей судьбе… до такой степени… А где ты была, когда они убивали Джино и жгли “Аркаду", куда провалилась, когда мы так нуждались в твоей помощи?
Чем-то я ее развеселила.
— И ты нашла себе подружку…
Вместо ответа я потерла ухо. Она закинула ногу на ногу, махнула рукой.
— Не обижайся… Я не теряла тебя из виду… Не следила, нет, просто хотела быть уверена, что у тебя все в порядке… Мне сообщили, что ты торчишь у нее дни напролет, вот только жалюзи всегда опущены, и никто не знает, чем вы там занимаетесь… Я потому и отослала Соню, она этого не одобряет… Кстати, я всегда подозревала, что ты лесбиянка.
Я вспомнила самый первый раз, когда Виктор стоял в дверях, на виду у всей улицы, уговаривая меня зайти, выкурить косячок. В тот день за мной никто не следил. Я подумала, что все везение, недоданное судьбой, свалилось мне на голову именно тогда.
Я решила сменить тему.
— Предпочитаю не обсуждать это… — и мило улыбнулась.
— Ничего странного… Ладно… Я отослала Соню еще и потому, что хотела дать тебе вот это.
И она протянула мне конверт — я получала от нее множество таких же, только потоньше, — и я всегда воображала, что пришла в гости к двоюродной бабушке, которая втихаря отдает мне часть наследства, потому что я ее любимица. Я ухмыльнулась, пряча конверт в сумку, спросила:
— Делаешь ноги?
— Завтра.
Я возликовала: смогу завтра же все рассказать Виктору. Она будет уже далеко, и мне не в чем будет себя упрекнуть.
Она добавила:
— Если все пройдет как надо. Вот почему я тебя позвала.
Она протянула мне еще один пакет — жесткий тонкий прямоугольник. Тон ее стал торжественным.
— Доверяю тебе это, хочу, чтобы ты его спрятала, не знаю, что ты придумаешь, как вывернешься, но спрятать нужно очень хорошо. Им в голову не придет искать его у тебя, они не так хорошо знают Организацию.
— Что это?
— Просто дискета. Но она всех интересует.
— Кого именно?
— Легавых, новых хозяев, того самого Виктора, о котором я тебе говорила…
Когда она произнесла это имя, пол качнулся у меня под ногами. Я вдруг лучше поняла все, что произошло во время нашего последнего свидания.
Она поколебалась, прежде чем добавить:
— Я так поняла, что Мирей тоже с ним пересекалась?
— Вроде да, но она никогда об этом не говорит… Скажи, это правда, что он жил у тебя?
Милая гримаска, уклончивый ответ:
— Боюсь, я к нему привязалась… Этот парень — как отрава…
— Он тебя обидел?
— Дал несколько уроков… Меня предупреждали, я знала, какое убойное у него обаяние. Увы, предупреждай, не предупреждай — любая баба думает, что уж она-то станет исключением.
Королева-Мать не разучилась говорить затейливо. Я спросила — почти через силу, потому что не хотела узнавать об этом слишком много:
— Думаешь, есть связь между ним и тем, что случилось с парижанками?
— Не представляю его себе в роли палача… Нет, он сработал бы иначе…
— А если они стали для него опасны? Отказали в чем-нибудь?
Она резко махнула рукой, отметая мое предположение, пожала раздраженно плечами:
— Виктору — не отказывают!
— Да неужели?
Я издала сдавленный смешок, решив снизить градус беседы. Королева-Мать подняла глаза, долго молча смотрела на меня, явно добиваясь, чтобы я почувствовала себя неуютно. Появилось мерзкое ощущение, что она знает о нас и пытается настроить меня против него, чтобы уберечь. Наконец она произнесла строгим угрожающим тоном пророчицы:
— Я всех вас бросила. Вас и все, чем владела. Наверное, я могла бы спасти дело, если бы не считала все это просто ничтожным. Долгие годы я занималась только Организацией и неплохо поработала… Я всех вас предала, но мне, честно говоря, плевать с высокой башни… Неужели ты действительно думаешь, что я бегу из города из-за троих мудозвонов, изображающих из себя крутых?
— Что такого ужасного он тебе сделал?
— Дал то, в чем я действительно нуждалась. У него природный талант. Он входит в тебя, прикасается: "Вот здесь — плохо, но когда я делаю вот так — уже лучше, ведь правда?" И действительно лучше! Но его уже и след простыл, а ты так и валяешься с раздвинутыми ногами… "Выбирайся из дерьма сама, живи и помни, каково это, когда тебе хорошо!" Бойся его, Луиза, он достаточно хитер и способен заявиться к тебе, чтобы отнять вот это…
— Я знаю, знаю, ты мне уже говорила…
Ты что же, вообразила, что он станет ждать, пока ты меня предупредишь, и не заявится раньше? Думаешь, он оставляет тебе выбор? Знаешь, ты его недооцениваешь…
А она настаивала:
— Хочу, чтобы ты запомнила: увидишь его — беги, не давай сказать ни слова. Иначе тебе конец.
Она не шутила. Я сидела напротив и молча внимала ей, широко раскрыв глаза. Душа и мозг были наглухо закрыты для ее предупреждений, пусть даже справедливых на все сто. Я уже примкнула к своему лагерю — навсегда. Она меня не трогала и не беспокоила, я была глухо спокойна.
Она шумно выдохнула и поставила точку:
— Короче, он меня поимел, как хотел, сволочь проклятая…
И нервный смешок — из-за двусмысленности слов. И взгляд в мою сторону — как выстрел. Я совершенно невозмутимо спросила:
— Что на этих дискетах?
— Сливки сведений об Организации… С первого дня деятельности… Все, что девочки сообщали мне о клиентах, все операции… Ты этот сектор не знала, потому что всегда отказывалась в нем работать… Одним словом — материала на этих дискетах более чем достаточно, чтобы лет этак двадцать каждый день устраивать хорошенький скандал… Мы не очень-то понимали, какой бомбой владеем, пока Виктор не пустил нашу "хронику" в дело, выбросив ее на рынок. Пока он разливался соловьем, заманивая клиента, все было хорошо…
— Так мы и попали в эпицентр урагана?
— Именно так… Будь я в рабочей форме, сумела бы справиться с хаосом. Во всяком случае, не выпадала бы в осадок из-за того, что он отвалил с дискетой.
— Значит, он может ее продать?
— Нет, информация считывается только при наличии всех трех дискет одновременно.