«Ваш муж погиб неподалеку от Лисанти. Граф Йарра позаботится о приданом для Ваших дочерей».
«Ваш отец пропал без вести. Предположительно, мертв».
Свернуть, капнуть воском, приложить печать с изображением тигра, оставить метку направления.
И голуби. Черные Лесные голуби, приманенные и прирученные флером. Крупные, с янтарными бусинками глаз и громким курлыканьем, они за трое суток пересекали княжество из конца в конец.
К марту стало меньше еды. Нет, мы не голодали — была рыба в прудах, была птица, оленина, добытая Сэли, прошлогодние овощи. Но разносолы закончились — исчезли свежие устрицы, которые так любил Тим, шоколад, а вместо плесенных сыров к столу подавали козий творог. Хлеба тоже не хватало. Никогда не думала, что снова, как в детстве, стану радоваться поджаристой верхушке каравая!
Война высасывала деньги — сотни, тысячи золотых уходили на жалованье, снабжение, лечение, постройку укреплений, на амулеты связи и перемещений. Я знала первоначальный план Йарры, но, читая вместе с Тимом новости о ходе боев, понимала — все, все идет не так. Каринна оказалась пустой, не считая горстки смертников, оставленных, чтобы заманить наши войска в центр города, и под завязку начиненной взрывающимися амулетами и драконьим огнем — смесью земляного масла и серы. Я даже представить боюсь, что бы было, войди армия в город. Если бы не Йарра…
Позже я узнала, что граф развернул Стригу, перегородив дорогу лордам-командующим, навязанным князем, и пообещал прирезать того, кто сделает хоть шаг в сторону подозрительно пустой Каринны, из которой серой волной по белому снегу бежали крысы.
Катапульты установили только к вечеру, но первое же попадание в часовую башню ратуши заставило содрогнуться землю на несколько лиг вокруг. Взрывы шли один за другим — амулеты детонировали от ударной волны, превращая город в полыхающую Долину Темных, и спустя несколько минут от Каринны остались лишь горы мусора и камней. Едкий запах серы выжигал легкие, долетевшие до войска осколки крепостных стен ранили несколько человек, а земляное масло, которое невозможно затушить водой, горело почти сутки.
И так было везде, во всех приграничных поселениях — Каринна, Вирая, Фалсина, Диала, — Айвор превратил их в смертельные ловушки — отравленные колодцы и пища, поднятая нежить и нечисть, выпущенные на улицы брошенных городов.
Граф бесился, зверел, в полной мере оправдывал свое прозвище, оставляя позади выжженную землю, — и упрямо шел вперед во главе войска. Конные разъезды. Йарра. Сибилл. Затерявшиеся среди личной гвардии лорды-командующие. Рыцари, обтекавшие со всех сторон пехоту и стрелков, и, в центре, солдаты, едва ли не молившиеся на графа, паранойя и подозрительность которого спасли не одну сотню жизней под Каринной и, еще больше, в пути. Граф чувствовал ловушки едва ли не раньше мага, опасность была для него хлесткой песочной пощечиной, порывом раскаленного ветра; ощутив их, он на мгновение замирал, приподнимаясь на стременах, и медленно обнажал кхопеш.
И порой к моменту, когда приходило подкрепление, Йарра уже оттирал боевой серп от крови и слизи, а Сибилл, презрительно ухмыляясь при виде рыцарей в укрепленных магией доспехах, гасил на ладони бьющий молниями пульсар.
…А провиант и фураж все-таки пришлось вывозить с Островов.
Наступил апрель, и война окрасилась в багряный цвет крови, завопила криками раненых, запахла приторной вонью гниющих ран и душным паром чанов с кипятящимися бинтами.
Первые крупные сражения, первые победы графа — и сотни убитых и раненых в боях под Сентелли и Флориссой, городах на пути к главной житнице Лизарии. Телепорт на плацу срабатывал три-четыре раза в сутки, иногда пять. Раненые лежали на телегах, на носилках, порой — просто на кусках брезента. Покрытые грязью, кровью, копотью, наспех перевязанные, они не всегда соображали, где находятся, и пытались драться с солдатами гарнизона, перетаскивающими их в казармы и гостевое крыло замка, спешно переоборудованное в госпиталь.
Получив приказ графа помогать лекарям, я, мягко говоря, удивилась. Его Сиятельство не терпел мужчин рядом со мной, даже танцевать с кем-то, кроме Тима, запретил — и вдруг такое!
— Ты тоже это слышал? — спросила я, когда амулет связи потух.
— Видимо, рук не хватает, — пожал плечами Тимар. — Пойдем посмотрим, — встал он из-за стола.
— То, что рук не хватает, я в курсе, но какой из меня лекарь!
Тим захохотал:
— «Господин Орейо! Смилуйтесь! Уберите госпожу Лауру! Она же меня залечит к лярвам! Она мазь наносит, будто кистенем избивает, честное слово!» — громко зашептал он, подражая Алану. Увидел, как дернулась моя щека, и извинился: — Прости.
— Это было не смешно, — отвернулась я.
Алан Ривейра — мой друг, оруженосец-полукровка. Мы познакомились здесь, в замке, четыре года назад. Вместе тренировались у Роха, вместе учились у Тима, вместе катались верхом и бедокурили до тех пор, пока о нашей дружбе не узнал граф. Как же он разозлился тогда… Кричал, кричал, тряс меня, как тряпичную куклу. А Алана избил так, что юноша два месяца пролежал пластом, несмотря на усиленные магией настойки и мази.
— Встать, солдат!
С трудом поднявшийся на четвереньки Алан трясет головой, медленно встает, сплевывая кровь. Уворачивается от удара правой рукой, ставит блок левой… и летит на землю от сильного пинка в грудь, катится, ударяется головой о камни. Со стоном переворачивается на бок.
— Встать, солдат!
А потом брыг понес меня в Эйльру…
— Прости, Лира. Я идиот, я не хотел…
— Отстань, Тим.
Я вывернулась из-под его руки и быстро пошла по галерее к гостевому крылу.
Крики, стоны, хриплые ругательства я услышала издали, находясь на пару этажей выше.
Весь зал был устлан тюфяками и матрасами, на которых лежали заросшие, перевязанные мужчины. Между импровизированными койками сновали островитянки, спешно превращенные в сестер по Шорду, или, как их называют в Меоте и Рау, сестер милосердия. Они меняли белье, повязки, наносили мази, кормили лежачих и помогали ходить, разрабатывая конечности, выздоравливающим.
— Хей, — схватила я за рукав одну из девушек, — где господин Майур?
— В столовой, леди, — поклонилась усталая, затурканная служанка.
— Спасибо.
— О, к нам снизошла Светлая! — завопил кто-то, когда я спустилась в зал.
— Я смотрю, вы уже здоровы, — осадила я шутника. — Граф Йарра будет рад возвращению столь бравого солдата… Леди Орейо, — брызнула я татуировкой тигра на запястье.
В столовой, превращенной главным лекарем в операционную, мне стало дурно. На столе, на длинном деревянном столе, за которым когда-то обедала княгиня, лежало мясо — еще живое, чувствующее, совсем недавно бывшее людьми. Закатившиеся глаза, жуткие рубленые раны, сизо-багровые клубки кишок, звон арбалетных болтов, которые вынимали из тел и бросали в жестяные ведра, запах паленого волоса, спирта, карболки, противно-приторный — опиума и разлагающихся тканей, духота. Помню, как задрожали руки и ноги, как брызнули слезы, как заплясали круги перед глазами, как к горлу подкатил ком…