Полог, закрывающий вход, сдвинулся, впустив Йарру и вместе с ним непогоду. Я спешно вскочила, помогла снять плащ, протянула кубок с подогретым вином. За эти четыре дня у нас сложился почти ритуал — я помогала Его Сиятельству расшнуровать рубашку, растирала ему спину и грудь жесткой тканью, подавала сухую одежду и обувь. Кажется, графу нравилось, что я суечусь: он кривовато улыбался и, притянув меня к себе, целовал в висок.
— Вы голодны?
Йарра кивнул, уселся за стол, жадно вгрызся в сыр и вяленое мясо.
— Я накопившиеся документы разобрала и сделала выжимку, — осторожно сказала я, подтолкнув пальцем листы бумаги, над которыми корпела полдня.
— Пакеты вскрывала? — прекратил жевать Йарра.
— Нет, что вы! — испугалась я. Что я, самоубийца?
Конверты с печатями грифонов, орлов и винторогих оленей, родовыми знаками князя и Советников, материализовывались в шкатулке Йарры два-три раза в день, и, само собой, к ним я даже не прикасалась — чревато.
Граф допил вино, проверил содержимое шкатулки, просмотрел мои записи, потом вытащил наугад несколько документов из стопки высотой в ладонь, сравнил. Видимо, я все сделала правильно, потому что Йарра кивнул:
— Ты молодец.
Протянул руку, приглашая подойти, и я с готовностью забралась к нему на колени, поерзала, устраиваясь удобнее. Йарра обнял меня за талию, коснулся губами щеки, уголка рта, уперся колючим подбородком мне в плечо и прикрыл глаза. Устал.
После смерти Вороны, после того, как я отомстила за нее, наши с графом… отношения неуловимо изменились, стали теплее, причем сами собой. Это не было моим осознанным выбором, как зимой, когда я решила заключить с Его Сиятельством мир, просто…
Он проезжал мимо во время обеда, и мне на колени упало яблоко — свежее, сочное, будто только что с ветки.
Йарра чертыхался, опаздывая на Совет, и я помогла ему застегнуть мелкие пуговицы на камзоле.
Я освободилась в госпитале раньше, чем рассчитывала, и застала графа проверяющим целостность моей кольчуги и остроту фламберга.
Его Сиятельство занозил ладонь и благополучно забыл об этом, пока ранка не начала нарывать. Но не идти же с такой мелочью к лекарю или магу! Я почти час ковырялась в его руке, вычищая гной, вынимая колючку и накладывая шов, и все мои действия сопровождались ворчанием, что «вскрыть достаточно, само засохнет», пока я не попросила графа замолчать. Потом, конечно, извинялась.
В дни отдыха мы снова стали завтракать вместе, разговаривать — и не только о войне. Йарра вдруг заинтересовался ассаши, алхимией, даже об Эванджелине меня однажды спросил. О любимой героине я рассказывала с опаской — а ну, опять начнет высмеивать… Не стал. Наоборот, предложил посетить Оазисы — после войны, конечно, — и улыбнулся, когда я чуть ли не запрыгала на своем табурете:
— В Тэфлис? Мы поедем в Тэфлис?!
— И в Аграбу, посмотришь на восточный базар. В Магрик — там гробницы древних царей, а в Фессе — Великий Сфинкс, может, он даже загадает тебе загадку, — сказал Йарра, глядя мне в глаза. — Если, конечно, сможешь его разбудить. У меня не вышло.
— Вы были в Фессе? — чуть не умерла от зависти я. Ведь именно там Эванджелина снова встретила графа Таори! Там танцующие фонтаны и минареты, финиковые рощи и мощенные мрамором улицы! Там девушки носят кафтаны из прозрачного шелка, там лучшие пустынные скакуны! И именно там гнезда песчаных духов, тех, что я вижу во время медитаций!
— Был. Я много где был.
— Расскажите! Ну пожалуйста, господин!
— Вечером. Мне нужно работать.
Я потом весь день, как лиса, ходила вокруг графа. Даже почту его разобрала. Даже стенографировала без обычно кислой физиономии. Даже вызвалась присмотреть за сборкой требушетов. Даже волосы в любимую прическу Сиятельства уложила — свободная коса и пряди вдоль лица, — ему нравилось накручивать их на пальцы.
— Вы спите?..
— Сплю.
— Вы хотели про Фесс рассказать…
— Разве? — повернул голову Йарра.
— Да! — честно закивала я.
Граф усмехнулся, втащил меня к себе на грудь.
— Ну, слушай…
Голос у него красивый. Низкий, бархатный — мурашки по коже. И пальцы в моих волосах. Кожа горячая, а шрамы на ней заметно холоднее. Я ловила себя на мысли, что ужасно хочу их потрогать, и, смущаясь, радовалась темноте.
Йарра же ни в чем себе не отказывал. Обнаружил ощупью у меня родинку в форме полумесяца на бедре, бугорок шрама под лопаткой.
— Откуда?
— Это в детстве…
— Откуда?
— Джайр, он… толкнул меня, я упала на деревянный настил, прямо на гвоздь.
— Поганец, — тихий рассерженный рык.
— Это случилось еще в княжеском замке…
— Я понял.
Еще Сиятельство узнал, что я боюсь щекотки, и потом дня не проходило, чтобы он не стискивал меня в охапке и, смеясь, не слушал мои повизгивания ему в подмышку.
Мы изучали друг друга — осторожно, будто канатоходцы без страховки. Я узнала, что Йарра не любит говорить об учебе у Роха, как он к нему попал и почему ушел от Наставника, а еще о том, как вышло, что у Койлина, его сына и оруженосца, лимонно-желтые глаза Алиссандры Ройс, метрессы императора Арааса.
— Надеюсь, ты не станешь об этом распространяться?
— Нет, господин… Простите.
Я не любила разговаривать о Тимаре. Я ужасно скучала по брату и совсем не хотела, чтобы граф мне о нем напоминал. И о родителях тоже. А больше всего — о Стефане.
— Я так испугалась, что вы убьете меня за него…
— Глупая… — И легкие поцелуи, снимающие слезы со щек.
О Дойере, об Алане, о лете моего побега мы не упоминали — по обоюдному молчаливому согласию.
Зато запросто обсуждали политику Луара, Советников, наступательную кампанию, даже связи Йарры с пиратами, периодически грабившими корабли князя и лорда Карильо, того, что мастер над финансами.
— Откуда узнала, паршивка?
— Слышала…
— От кого? — Звонкий шлепок по ягодицам.
— Ай!.. Чуть-чуть от вас, немножко от Тима… Там письмо, здесь записка… Вот и догадалась.
— Женщина не должна быть такой умной, Лира.
— Вы сами хотели, чтоб я училась! Ай!
— И дерзкой.
— Простите, господин…
— Раду, Лира. Повтори. Ну?.. — А я пряталась у него под мышкой и с удивлением понимала, что… Тим снова оказался прав, не так уж и плохо мне с графом. Не так и страшен он, Райанский Волк, хоть и ест, по слухам, медальоны из младенцев и антрекот из невинных дев.
Мы изучали друг друга. В темноте это было проще.