Молочно-белое сияние камней подаренной заколки. Их неверный свет, похожий на лунные дорожки, тревожил, беспокоил, и в голову снова полезли мысли о сверчках и шестках, о смесках и Высоких Лордах.
Йарра заметил, что я погрустнела, и объятия стали крепче.
— Что случилось?
Я пожала плечами и спряталась к Йарре под мышку. Как объяснить ему, если я сама себя не понимаю?..
Так странно, так тревожно… Хочется то плакать, то смеяться, то обнять его, то оттолкнуть, спрятаться. Быть с ним, а еще лучше — никогда его не знать. И царапает, царапает что-то, рвется наружу, ноет, болит…
— Тебе будет хорошо со мной, Лира, — глухо сказал Йарра, поглаживая меня по спине. — Нам будет очень хорошо вместе.
Сверчки, шестки…
Галии тоже было с ним хорошо. И где она теперь?..
— Глупая ты девчонка. — Йарра повернулся на бок, осторожно потянул за прядь волос. — Все будет хорошо, я обещаю, — повторил граф. — Веришь мне?
Я молчала, и татуировка на груди Йарры засветилась, загорелась серебром — Его Сиятельство господин Главнокомандующий изволили раздражаться.
— Веришь, Лира?
— Верю, — прошептала я. В конце концов, кроме Галии, есть еще леди Алиссандра…
В покоях Марианны не было ни зеркал, ни полированных поверхностей, и даже паркет перестали натирать мастикой и застелили коврами. Княгиня Анна, просидевшая у постели дочери всю ночь, погладила двумя пальцами руку девушки — чуть выше локтя, там, где белела не пораженная плесенью кожа, — и, сняв тонкие лайковые перчатки, бросила их в жаровню. Подобрала юбки и, сдерживая слезы, вышла из спальни.
Болезнь мутировала. Зеленая плесень, трудносводимая, но все же излечимая у полукровок, на чистокровной Марианне, и без того слишком подверженной магии Леса, превратилась в коросту, а вчера вечером новые пятна появились на шее, груди и ногах.
Не помогало ничего. Волшба, лекари, мази на основе хиэра, притирания, о составе которых княгиня предпочитала не задумываться, посты, молитвы, гимны, заговоры, даже темные ритуалы — все впустую. И Марианна, ее радость, ее гордость, ее красавица, медленно превращалась в урода. Кожа на девичьем лице и ладонях стала грубой, жесткой, бугристой, как кора старого дерева; иногда она лопалась, и из трещинок сочилась кровь пополам с жидким плесенным субстратом. Ресницы истончились и выпали, ногти расслаивались, не успевая отрасти, и только волосы, как в насмешку, стали еще красивее. Длинные, густые, блестящие — если смотреть со спины, Марианна казалась прежней. А потом она поворачивалась.
Будь он проклят!
Будь они оба прокляты! Йарра, изуродовавший ее дочь, Луар, поставивший на девушке крест, едва узнал о бесплодии!
Анна стояла на открытой террасе, и ветер трепал полы халата, нес обрывки платка, который княгиня раздирала в клочья, представляя на месте батиста Раду Виоре.
Подонок! Солдафон! Драконье отродье!
Что бы ни говорил Луар, Анна была уверена — слуга сенешаля, изуродовавший девочку, действовал по приказу графа. Пусть не по прямому, но княгиня отлично знала, сколь многого можно добиться одними лишь намеками и полуоттенками. И ничуть не сомневалась в способности Йарры на подобную подлость. Что для человека, пославшего убийц к родному брату, доведшего до самоубийства собственного отца, испоганенная жизнь невинной девушки!
— Вы устроите нашему герою великолепные похороны, — пообещал ей князь.
Но смерть будет слишком легким наказанием для Йарры. В промысел Светлых Анна давно не верила и точно так же не доверяла мукам посмертия. Граф должен страдать при жизни — чтобы она его видела, чтобы могла насладиться каждой минутой, каждой секундой его боли. Не в застенках, нет.
Его Сиятельство имел неосторожность влюбиться в свою подопечную, в Рэйлиру Орейо, ту самую, что участвовала в раскрытии заговора Дойера. Сперва Анна не верила слухам, но при виде фамильного украшения рода Виоре — заколки с молочными унами, поблескивающей в волосах смеска, зло улыбнулась.
— Я хочу, чтобы ее убили. Медленно. Что вы с ней сделаете, мне неинтересно. Тело оставьте там, где граф сможет его найти, если вернете в шатер — получите еще сто рейнов сверх обещанного. Не подведите меня, лорд Стен, — пригубила чиар княгиня, тайно прибывшая в военный лагерь.
— Мои люди выкрадут бастарда Орейо во время штурма Пратчи, Ваша Светлость, — поклонился плешивый, несмотря на неполные тридцать лет, мужчина.
Через четыре дня.
— Ай-я, римела!
Летят расписные кибитки, пылит дорога, стучат копытами некованые кони. Встречный ветер надувает пузырями алые рубахи верховых, обжигает смуглые лица, несет запах дыма и копоти. Впереди разоренный город, и не понять, кто бродит по его руинам — люди или нежить.
— Ай-я римела!
Римела бегут. Прочь от войны, подальше от потерявших человеческий облик райанов и лизарийцев. Звери — вот в кого превратились завоеватели… и завоеванные. Драконий огонь пожирает города вместе с жителями — им больше не предлагают сдаться, а на уже оккупированных территориях один за другим вспыхивают кровавые бунты.
Самый первый, самый страшный был в Ториссе — провинция поднялась, когда до нее дошли слухи о Пратче, городе, чьих жителей лишили посмертия. Говорят, там кого-то искали. Райаны разобрали город по бревнышку, перекопали его в поисках подземных ходов, пустот и катакомб, даже вскрыли старую, еще эльвийскую, клоаку. Живых тщательно осматривали, найденные тела свозили в предместья и замораживали. Когда же заклятие сняли, оказалось, что отпевать нечего — трупы растеклись зловонными лужицами.
И Торисса взбунтовалась. Райанские гарнизоны заперли в казармах, здания облили маслом и подожгли. Конные разъезды забили камнями — озверевшие горожане стаскивали рыцарей с лошадей и чуть ли не голыми руками разрывали на части. Мечников и арбалетчиков давили числом, оттесняя в тупики узких улочек. За двое суток в мирной, считавшейся лояльной провинции, не далее как три месяца назад открывшей порты княжеским кораблям, не осталось ни одного райана.
Тогда же появилась Вероника Малек. Опальная магиана, бастард правящего дома Русси, она объявила себя спасительницей Лизарии и новой королевой, а ее армия, десять тысяч наемников-Рубинов и четыре некроманта, уничтожила семнадцатитысячный корпус райанов, посланный для подавления мятежа в Ториссе. Эта победа привела под ее знамена Высокие Роды Лизарии, и восстание перекинулось на Альери и центральную провинцию Лэйн.
Именно Вероника совершила то, что до нее смог сделать лишь борг Сибилл и не удалось драконам, — проломила стены крепости Альери. Иссушая себя, женщина открыла проход для Рубинов, а потом повела их в атаку. Пленных не брали, и крестьяне, набиравшие воду для полива в Астэе, еще долго вылавливали трупы с бледными искрами татуировок.