— Больно… — всхлипнула я.

— Конечно, больно. Я тебе часть мышц вырастил заново, теперь их нужно тренировать. И голеностоп разрабатывать, одни вливания тут не помогут, — терпеливо, как ребенку, объяснял маг. — Ну что же ты, лисенок… Я ведь не прошу тебя выплясывать эстампи. [33] …Будешь лениться — поцелую, — пригрозил наконец мужчина.

Я фыркнула сквозь слезы. Напугал…

— Ну что, целуемся или идешь?

Пусть целует, мелькнула шальная мысль. Он симпатичный… И незлой. Все лучше, чем упражнения, из-за которых я чувствую себя Ариэллой… [34]

— Иду… Сейчас иду.

— Жаль, — искренне расстроился Бланкар.

Ноги дрожали, ужасно болело бедро — там, где бугрился шрам от зазубренной стрелы, — и колени. Они хрустели, не сгибались, скрипели, как у старого сержанта, предсказывавшего погоду не хуже господина Левиньйе.

Шаг. Короткий, осторожный. Еще один, и я выдохнула, проглотив ругательство. Почему-то показалось, что Бланкар, как и Йарра, не оценит мои глубокие познания в солдатском жаргоне.

— Молодец. Теперь раскачивайся с пятки на носок.

Вверх-вниз. Становясь на носочки, я упираюсь взглядом в глаза Бланкара. Яркие, зеленые, как молодая травка, и в радужке вспыхивают золотистые искорки. Красиво… Я даже забыла о ноющих коленях, пытаясь сосчитать солнечные пылинки в глазах рау.

— С внутреннего края стопы на внешний.

Их много, этих искорок. Они манят, зовут, и у меня никак не получается отвести взгляд.

— Лира?..

— Да?..

Горячие руки, стиснувшие талию, мужское лицо — близко-близко, и обветренные, покрытые корочками губы. Одно дыхание на двоих, запах озона и легкое потрескивание, как перед грозой. Поцелуй… Почти поцелуй — в дверь постучали.

— Арно!

Ойкнув, я уперлась в мужские плечи, откинулась назад, испуганно глядя на мага.

Бланкар встряхнул головой, отбрасывая непослушную прядку, и засмеялся:

— Твою ж мать… — Усадил меня на кровать. — Заканчивай сама. И не вздумай вставать, рано.

Я кивнула, прячась под волосами.

— Марио, какого… — услышала я, прежде чем двери захлопнулись.

7

Меня разбудили плеск воды и глухой стук. Зевнув, я приподнялась на локте и шало уставилась на Бланкара, перегнувшегося через борт круглой лохани. Выскользнувший из его рук кусок мыла лежал у стены.

Маг покосился в мою сторону — я едва успела прикинуться спящей, — протянул руку, и темно-коричневый брусок сам прыгнул в его ладонь. Бланкар щелчком сбил с мыла что-то прилипшее и принялся усердно скрести плечи, спину, грудь. Окунулся, смывая пену, — раз, другой.

— Помочь не хочешь?

Ничего я не хочу, я сплю!

— А присоединиться?

Тем более!

Между прочим, приличные люди ширмы ставят перед купанием! И не моются при посторонних! И… И вообще! Неужели больше негде было?!

Услышав смешок мага, я засопела еще старательнее.

Всплеск и тишина. Долгая. Я навострила уши, шевельнула ресницами. Маг полусидел, положив руки на бортики лохани, и наблюдал за тенями, гуляющими по потолку. Капельки воды срывались с его волос, пятнали половицы.

— Моей семье принадлежит поместье рядом с Медными горами, — негромко заговорил Бланкар. — Оно почти заброшено — медные листы и проволоку дешевле купить у райанов, чем самим бурить шахты, — но, несмотря на это, я провел там детство. Силу долго не удавалось взять под контроль, а в Азуритах сплошной камень — жги не хочу, — усмехнулся маг. — Я жег… Много… Когда чувствовал, что распирает. Убегал от учителей и… Потом доползал до сада, что вокруг дома, и залезал в ручей — остывать. Сад старый, дикий. И деревья гнутые, с узловатыми корнями. Яблони в основном… Малина еще. Мелкая, кислая… Так вот, под корнями яблонь, в вымоинах, жили ежи. Крупные, с мяч размером, и мелочь не больше сливы. По ночам они выбирались из гнезд и разгуливали по саду, по двору, не боялись ни слуг, ни собак. По-моему, они считали себя хозяевами поместья, иногда даже в дом вламывались. Натыкались на наши вещи и громко сопели, прямо как ты сейчас, — повернул голову Бланкар.

Если он надеялся меня поймать, то просчитался — я даже темп дыхания не сменила. Не дурили вы Тимара, в две секунды глуша магсвет и пряча под подушку «Пышную розу страсти», господин маг!

И снова тишина. Тени и свечи. Рау, разглядывающий потолок, и багровые блики рубинов по стенам — широкие обручи темного металла с крупными накопителями плотно сидят на мужских руках от запястья до локтя. Кожа у мага светлая, почти как моя, но шея, лицо и треугольник кожи у ворота на груди покрыты красноватым загаром. Платиновые волосы чуть ниже плеч, длинные, как у девушки, ресницы, идеальный профиль. На вид лет тридцать, может, чуть старше, но точно младше Йарры. Я вдруг поняла, что откровенно любуюсь магом, и нахмурилась. У него шерсть на груди! Фу!.. Представила, как мои пальцы зарываются в эти золотистые завитки, и покраснела.

Он нарочно меня дразнит, пришло понимание. Вряд ли разбудил специально, но теперь, зная, что я не сплю, догадываясь, что смотрю… Да ну его к лешему! Вот уж правду говорят, они там, в Рау, все распущенные и ненормальные!

А потом маг встал, и я, заскулив, глубже залезла под одеяло. Широкие плечи, узкая талия, мускулистые ноги, золотистые завитки на груди, внизу живота… Спать! Срочно спать!

Плеснула вода, зашуршала ткань. Шаги…

— Подсматривать нехорошо, — услышала я у самого уха.

Докажите, что я подсматривала!

Пальцы Бланкара пробежались по моей шее, потянули за волосы, открывая лицо.

— Все время кажется, что они горячие, — тихо сказал маг, раскладывая мои локоны по подушке. — Хорошо, что ты спишь, лисенок. — Он наклонился так низко, что я почувствовала его дыхание. — Во сне ты не будешь против…

Обветренные губы легко коснулись моих. Осторожно, едва заметно. Нежно-нежно.

Исчезли.

Короткий поцелуй — не поцелуй, игра, — горячий рот вобрал мою верхнюю губу, чуть потянул, отпустил. Снова поймал, коснулся ее языком, неторопливо обвел. Отпустил. Поймал…

По телу катилось тепло, будто я выпила глинтвейна — тепло и пряный хмель, обожженные губы, внезапная слабость и сладкая истома. И путающиеся мысли — оттолкнуть? Ответить?..

А если не отпустит? Но он же обещал, что не тронет, пока я не захочу… А я не хочу. Совсем не хочу! И не важно, что сердце выпрыгивает из груди, что томление заставляет извиваться и кусать губы — мои? его? — боги, ну разве это поцелуй?