– Курортный роман – это святое. – Светлана усмехнулась. – Тут все серьезнее. Он меня замуж позвал! Я теперь в деталях знаю, как в городе Дербенте проходит свадьба.
– Да ты что? – Глаза у Алины загорелись.
Она приняла боевую стойку. Так поступает любая незамужняя женщина, услышавшая слово «свадьба».
– Сама церемония от нашей почти не отличается. В загс едут на машинах, украшенных подарочными платками невест, золотыми кольцами, куклами, шелковыми лентами, цветами, воздушными шарами. Когда невесту вводят в дом жениха, ее посыпают орехами, конфетами, монетами. Рано утром ей вручают новую одежду, а старую уносят. А вот обряд сватовства интересный. Сваха приходит в дом невесты с двумя ритуальными хлебами. Если мать девушки согласна на брак, то она принимает принесенный хлеб. Если нет – значит, отказ. Невесту именуют «свас», а ее подруг – «наибар», «енгияр». – Она улыбнулась. – Значит, я бы там была «свас» Светлана. А ты – «енгияр» Алина.
Костюмершу «ПП» рассказ явно впечатлил, но ей тоже было чем поделиться.
– Извини, я не в плане любопытства. Перед тем как вы начинаете в постели, он говорит «бисмилля»?
– «Бисмилля»? – Светлана тормознула. – Ну да, бормочет что-то похожее. Я думала, просто от избытка эмоций. А что это значит?
У Алины словно отлегло от души.
– Если во время полового акта не сказать «бисмилля», то шайтан становится соучастником в этом деле.
– Как это? – изумилась певица.
– Так написано в арабских книгах. Если человек вступил в половой акт, не упомянув при этом Аллаха, то джинн обматывается вокруг полового органа мужчины и совокупляется с женщиной вместе с ним.
– Господи, ужас какой!
Такая картина, представшая в воображении солистки «ПП», действительно поражала ее.
– Так ты из книжек знаешь такие подробности?
– Да, я иногда их читаю. Вообще-то во мне течет арабская кровь. Не скажу, что большой процент, но все-таки. В арабских странах имя «Алина» – это производное от мужского «Али», означает «благородная». Но есть и иное толкование – «другая», «чужая».
Светлана посмотрела на соседку отстраненным взглядом. Раньше она не придавала этому значения. Смуглая кожа, нос с горбинкой, тонкие ноздри, черные блестящие волосы. Вообще ей казалось, что в костюмерше есть что-то греческое. Но вот так…
– Да, без шайтана тут не обошлось. Слушай, а может, у меня просто повышенная норма мужских половых гормонов? А из-за этого – высокое либидо? Я же при выступлениях вообще-то чувствую себя мужиком и держусь так же. Помню, на последнем клубняке какая-то пьяная рожа полезла на сцену. Я его так шандарахнула, что он башкой ближайший столик опрокинул. Не хочу я этого всего – никаких шайтанов. Ну почему мне не попался обыкновенный московский или питерский парень? Без всяких этих выкрутасов? – Она села на свою постель, закрыла голову руками. – А с Тимуром меня тут скоро объявят вне закона. Как в Штатах при ку-клукс-клане – за связь с чернокожим. Все дудят в одну дуду: «Как ты можешь?», «Где твоя гордость?», «Ты лицо группы!» Бубнят одно и то же. И Серега, и Леня Зюник. Я что, и в постели с близким мне человеком должна быть лицом «ПП»? Да и на палубе я тоже чувствую презрительные взгляды.
Светлана плакала в последний раз в школе, когда ей делали пирсинг. Но сейчас была готова разреветься.
– Знаешь что? – Алина вытянулась в струнку и начала вещать подобно пифии, не хватало только лаврового венка на голове: – А пошли ты их в задницу – и Трофимова, и Зюника. Один, кроме своей гитары, вообще ничего не хочет знать, другой давно импотент. А кто там куда на палубе смотрит – это ты вообще зря. Ты же звезда, вот они и глазеют. – Она присела на койку к Светлане, приобняла ее. – Тебе хорошо с ним? С Тимуром?
Та кивнула:
– Было хорошо.
– Ну тогда выучи одно арабское выражение. Начнут доставать, им и ответишь: «Я хаббара аббет», для особо настойчивых.
– Что это значит?
– «Пошел к белому дьяволу». Знаешь, обратно еще никто не приходил.
Музыкальный салон днем был обычно свободен. Леня Зюник занял удобное место, не слишком близко к возвышению, на котором обычно располагались музыканты. Сергей Трофимов поколдовал над аппаратурой, помучил немного при настройке уши единственного зрителя.
– Хочу тебе показать. Песня не для широкой публики, но что-то торкнуло. Послушай, как получилось.
Вступление было жестким, по-настоящему роковым. Потом пошел текст. Трофимов подавал его с фирменной хрипотцой, но подчеркнуто ровно, без модуляций. Это создавало эффект высказывания. Исполнитель не делился эмоциями, он посылал слушателю продуманный, выверенный сигнал.
Леня сидел, полуприкрыв глаза, не меняя позы. Только в конце песни он чуть подался вперед, как будто хотел глубже проникнуть в сознание Сергея.
– Ну и что? – Трофимов отложил гитару. – Не утомил?
Зюник выпрямился, отрицательно покачал головой.
– Сильная вещь, – признал деятель массовой культуры. – Но кому ты ее адресуешь?
Трофимов представил парней, которых видел на суде над Милевским, своих соседей по трибуне в Лужниках, ребят, вышедших пару лет назад на Манежку после убийства болельщика «Спартака» Егора Свиридова. Но пересказ всего этого занял бы слишком много времени. А вопрос Зюник задал серьезный.
– Тем, кто хочет без страха жить в своей стране, не желает отдавать ее чужим идеям, правилам, привычкам. Извини за чрезмерный пафос.
– Извинил. Понимаю. Но в песне у тебя хорошо выражен пафос отрицания. Да, под нее хорошо шагать строем, бить, громить. Ее можно орать срывающимся голосом. А дальше, когда все разгромлено, разбито, смято? Враг повержен – что торжествует?
– Справедливость! – уверенно ответил Трофимов.
– Справедливость у каждого своя, это мы с тобой хорошо знаем. Смотря под каким знаменем идет толпа. Под красным – одна справедливость, под зеленым – другая. Мне вот, знаешь, нравятся знамена, на которых много цветов. Глядишь, и для меня найдется.
– Ну, до таких знамен нам еще шагать и шагать, – грустно признал Сергей.
– Правильно. Но направление-то надо выбрать, иначе не дойдем. Знаешь, почему я никогда не работал с рокерами?
Трофимов всем своим видом выразил заинтересованность в ответе. Зюник любил ораторствовать, но ему нужна была поддержка аудитории.
– Для меня российский рок закончился на Викторе Цое. Лично не был знаком, так, пересекались за кулисами. Но песни! Он всегда искал причины происходящего в себе. В собственном несовершенстве, в своем характере, мыслях. Ты понимаешь, не своих буквально, а своего лирического героя. Несчастья, беды, уродства – во всем он обвинял себя, должен был сделаться лучше, чтобы этого стало меньше. А следующее поколение рокеров стало искать врага. Власть, общество, инородцы – вот кто виноват. А мы все белые и пушистые. Не верю. Мне неинтересна пропаганда, а это она самая и есть, пусть иногда под классную музыку.