Осмотрев изнутри один из больших ветряков, с помощью которых приводилась в движение хитрая заводская машинерия, и мимоходом глянув на вмерзший в лед высокий обод водяного колеса (первого в длинном ряду ему подобных), Захарий деловито шмыгнул носом:
– А где пушки и ядра льют?
– Вон в том цеху…
Бздынь!
– За что?!
Молча поддернув рукав братниной шубейки, Нафан указал на черный и изрядно пахучий мазок дегтярной смазки. Дал полюбоваться на свой кулак, намекая тем самым мелкому, что подобного непорядка терпеть не будет, и как ни в чем не бывало продолжил:
– Но нам в него хода нет. Точнее, тебе нет, а я там ничего нового для себя не увижу.
– Но как же?..
– По указу великого государя доступ в казенные оружейные мастерские только по особливому списку. Всех остальных велено считать подсылами и лазутчиками и поступать с ними соответственно…
С коротким смешком розмысл поведал брату о том, что хотя Тула и считается крупным городом, но на самом деле она навроде большой деревни, в которой все про всех знают и излишне хитроумных чужаков очень не любят. Так что если какой гость города пытается что-то разузнать о государевом кузнечном и литейном дворе сверх общеизвестного, то о его любопытстве тут же доносят дьячку Сыскного приказа – со всеми вытекающими из этого последствиями. Подсылу быстрое знакомство с порубом и недоверчивыми дознавателями, а бдительному горожанину – от половины до трех четвертей имущества пойманного и изобличенного лазутчика.
– Так что язык держи за зубами и лишнего не болтай… Где ты там? Сказано же тебе, не отставай! Вот это называется «валки». Уклад, пока он еще не остыл, раз за разом пропускают сквозь них, словно тесто раскатывая до нужной толщины. Смотри, как раз новая полоса пошла!..
Очарованный творящимся прямо на его глазах действом, отрок едва не перестал дышать, наблюдая, как светящаяся от жара отливка раз за разом проходит сквозь теснины больших чугунных «колбас». Недовольно искрит, шипит, раздраженно плюется во все стороны темной окалиной и послушно изменяется, превращаясь из узкой красной ленты в широкую темно-багровую полосу.
– Опять сомлел, что ли?
– Нет, брате!
– Тогда ладно. Вон там еще один прокатный стан – пруты-кругляки разные выделывают. Встань-ка сюда. Видишь? Те канавки на валах называются ручьями, от самого большого калибра справа до самого мелкого на левом краю. Сначала заготовку прокатывают на самом большом ручье, потом на том, который рядышком – он малость поменьше… Ну, в общем, катают до нужного размера.
За следующий час младший брат царского розмысла вдоволь насмотрелся, как горячий уклад безжалостно плющат большими молотами, вырубая из листов разные непонятные штуки (хотя наконечники для стрел опознать все же удалось!). Гнут и многократно проковывают, закаливают и опускают, снимают кромку на больших точильных кругах…
– А это что такое, брате?
Нафан, к которому как раз подошел переброситься словцом-другим его бывший соученик Михаил, нехотя отвлекся от собеседника и бросил взгляд на довольно странно выглядевшую полосу уклада, ощерившуюся с одной из сторон частыми зубчиками.
– Ручки вон в те проушины приладят, зубцы заточат, и будет двуручною пилой. Самое оно деревья валить.
– А вон та? Тоже пилой?
– Тоже. Только для лесопильного стана – бревна на доски распускать.
– А это?
– Лом. Камень долбить или какому надоедливому почемучке по хребтине приложить!..
Отстав с расспросами от брата и понаблюдав, как дюжий коваль быстро сплющил один конец увесистого прута лопаточкой, а другой старательно заострил на манер копейного железка́, Захар не выдержал. Оглянулся на старших, убедившись, что они полностью заняты беседой, быстро-быстро (пока его отлучку не заметили и он сам не передумал) подошел к груде стального «хвороста» и вцепился в один из ломов.
– Ух ты, тяжеленный какой!
Приподнял вверх, неловко махнул, примериваясь…
– Ой!..
– Ах ты неслух!
Бздынь!..
Вдобавок к правой ноге недоросля, на которую «удачно» попал плоским концом лом, пострадал и его затылок – от щедрой братской оплеухи.
– Тебе что сказано было! Ни шагу от меня, мастеровым не мешать, ничего без спросу не лапать!!!
Бздынь!..
– Да ладно тебе, Нафаня. Вспомни, как сам по дури да от излишнего рвения едва под брызги жидкого уклада не подставился?..
Благодарно взглянув на нежданного защитника, лучший ученик в своей группе тихо шмыгнул носом.
– Розог ему для памяти всыплешь, вот и все.
Благодарность из взгляда Захарки испарилась быстрее, чем капля воды в раскаленной печи.
– Ногу покажи. Да сапог сними, дурило!!! Пальцами шевельни.
Оглядев нарождающийся синячище и помяв ступню, опухающую прямо на глазах, старший брат сплюнул и выдал заключение:
– Все цело.
Дернул рукой, едва удержавшись от отвешивания еще одного подзатыльника, и свирепо пообещал:
– Доберемся до постоялого двора, две дюжины горяченьких твоему заду пожалую!
Бывший соученик Нафана, ныне начальствующий над мастеровыми кузнечного цеха, весело расхохотался. А затем весьма многозначительно поглядел на сердитого розмысла:
– Ты это… в лекарскую избу его сведи.
– Уже отстроили, что ли? И кто там хозяйничает?
– Да сам-то лекарь пока не приехал – поговаривают, что будет какой-то докторишка иноземный, но как и положено, с тремя учениками из нашенских недорослей. А вот травница уже десятый день как болезных пользует.
Подмигнув молодому мужчине, его давно уже женатый ровесник вроде как равнодушно произнес:
– Боярышня Домна Дивеева в Туле самостоятельную практику проходит.
Слегка покраснев кончиками ушей, государев любимчик промычал что-то неопределенное. Затем покосился на брата и на полном серьезе задумался о мелком членовредительстве в собственном отношении, после коего он с полным на то основанием сможет встретиться с предметом своего тайного обожания.
– Но-но! Вот как выйдешь из моего участка, так и делай что хошь, а здесь и думать не моги!..
– Да не умыслял я ничего такого, успокойся.
А уши-то заалели еще больше… Чувствуя их предательский жар, личный ученик государя-наследника поправил шапку так, чтобы она села поплотнее, и быстро переменил тему разговора:
– Полосы уклада на хладноломкость [5] давно испытывали?
– Месяц тому как в последний раз. Уж как ни стараемся, а все равно не держат сабли из «туляка» доброго удара, и все тут.