"Адашева посылать нельзя, батюшка может припомнить грехи его покойного дяди. Скопин-Шуйский тоже не подходит. Бутурлин?".
- Мстиславского ко мне.
Вручив мемуары инока Спиридона появившемуся княжичу, его хмурый господин повелел как можно быстрее доставить великому государю "радостную весть".
- Петр Лукич, отряди-ка ты с Федькой десяток воев.
Жилистый боярин прямо не сходя со своего места организовал охрану-сопровождение ближнику молодого государя - всего-то парой жестов и дюжиной слов.
- Старицкого ко мне.
Едва заметно кивнув троюродному брату, Дмитрий тихо приказал:
- Поручаю тебе доставить великого изменщика и подлого детоубийцу Спирьку в Москву, дабы мог он держать ответ за деяния свои перед батюшкой и митрополитом Филиппом.
- Государь, позволь спросить? Больно квелый этот монашек...
- Я погрузил его в особый вид сна, поэтому хлопот в пути сей головник не доставит. В себя его приведет Дивеева.
Чуть повысив голос, царственный богомолец опять убавил количество своих охранников:
- Петр Лукич, отряди с Василием четыре десятка стражи.
Коротко перекрестившись на иконы, молодой правитель вышел из храма прочь, подставив лицо под резкие порывы зимнего ветра. Прикрыл глаза и глубоко вздохнул, ощущая как свирепый Борей походя разметал тяжелые пряди серебряных волос...
- Гонец от великого государя!!!
Ожидая, пока замученный долгой скачкой вестник спешится у поредевшей цепочки охраны, Дмитрий склонился к уху Зосимы:
- У Сильвестра есть сын Анфим.
Старец согласно сомкнул веки.
- Если хочет жить, то пусть бросает все и бежит прочь из царства отца моего.
Проводив взглядом "вспомнившего о неотложных делах" девяностолетнего монастырского насельца, царевич повернулся обратно - заодно почувствовав легкое смятение настоятеля Варлаама, которого явно мучил какой-то вопрос.
"Знаю, что тебя тревожит - не скажется ли произошедшее на моем отношении к Кирилло-Белозерской обители?..".
Пошатывающийся от усталости гонец наконец-то завершил свой нелегкий путь. Хрустнула печать с Единорогом, затем с легким звуком распался на две половинки тул, и под лучами закатного солнца развернулась грамотка с отеческим посланием. Довольно коротким - Иоанн Васильевич извещал сына-соправителя о том, что по его душу из Литвы прибыло Великое посольство. Не просто так, конечно, а с предложением великокняжеского венца и прилагающегося к нему трона. Посему любящий отец приказывал своему старшенькому как можно быстрее возвращаться в Москву - пока литовская шляхта и магнатерия не устали ждать своего будущего государя.
"Отдохнул, называется!.. Ладно, не будем зажимать праздник для простых людей".
Отдав письмо подручнику Салтыкову, и повелев прочитать его вслух, Дмитрий получил в ответ многоголосый рев восторга - в котором почти потерялись энергичные распоряжения настоятеля Варлаама об организации благодарственной службы в Успенском соборе.
"Вот я тебе сейчас твою радость-то подпорчу!.."
- Поистине святое место Кириллов монастырь. Только в нем мне могла открыться простая, и в то же время сложная для понимания истина - что священники суть обычные люди, и тако же, как и остальные обуреваемы страстями. Архиепископ Пимен невиновных людей на правеж и казнь отправлял, да батюшку моего постоянно обманывал. Протопоп Сильвестр ради власти убивал и опять же обманывал... И ведь им в делах их неправедных и обеты священства не помешали, и заповеди не остановили. Что скажешь, Варлаам?
- Несут! Регалии несут!..
В первый майский день года семь тысяч семьдесят восьмого от Сотворения мира улицы Вильны были переполнены празднично разодетой шляхтой, горожанами и даже крестьянами. Кто только не прибыл в стольный град Великого княжества Литовского, Русского и Жмудского! Комнаты в постоялых дворах и трактирах брались чуть ли не штурмами, дворцы магнатерии были переполнены родовитыми гостями... А уж какое столпотворение было в храме Пресвятой Троицы!
- А кто несет-то? Кто таков?
- То духовник Димитрия Иоанновича. Меч несет маршалок великий Иероним Ходкевич, за ним подскарбий да иные вельможи...
- Тиш-ше!..
Стены церкви, где Великое княжество обретало нового государя (а заодно и новую династию на троне), задрапировали благородным пурпуром и бело-золотыми полотнищами. Застелили красным подход к царским вратам алтаря , установили два вызолоченных стульца - для Великого князя и митрополита. Расстелили от стульев и до алтаря дорожку из бархата и камки, означая путь, по которому пойдет молодой правитель. Пышно украсили аналой, на который поставили золотой поднос с инсигниями - великокняжеским венцом, мечом, крестом и скипетром.
- Идут! Ведут!!!
Заволновалось людское море, зашумело многоголосьем - и умолкло в почтении, наблюдая величественную процессию, направляющуюся в храм. Впереди всех шел отец Мелетий, окропляя святой водой путь своего духовного сына; за ним шествовал сам будущий Великий князь, подпираемый сзади Василием Старицким, как своим ближайшим родственником; ну а за ними следовали и остальные участники предстоящей церемонии, тщательно соблюдающие свои места согласно знатности и родовитости.
- Государю Димитрию Иоанновичу многие лета!..
Трижды провозгласив чествование, поддержанное хоровым пением, диакон уступил место митрополиту Киевскому, Галицкому и всея Руси Ионе. Благословение, затем общий молебен... Архипастырь литовский вел службу очень прочувствованно, да и сам был весьма воодушевлен - в отличие от остального клира, озабоченного скорыми переменами. При Ягеллонах епископы западнорусской православной церкви имели определенную самостоятельность, их глава поставлялся в сан константинопольскими патриархами, и соперничал с митрополитом московским за право добавлять к своему титулу сакральную приставку "и всея Руси". При московских же Рюриковичах сохранение прежней независимости было под большим сомнением. Н-да!.. Одно только утешало литовских иерархов - положение католиков и протестантов было еще хуже. Особенно если вспомнить все слухи о набожности царевича Димитрия, и дарованной ему благодати целения. Все же, что ни говори, а епископы тоже люди - и смотреть на суету папежников и тщетность их усилий им было приятно.
- Пресекновением рода прежних Великих князей Литовских, яко же ради сохранения мира и единства, был избран достойнейший из достойных, именем...
Усевшись после молебна на стульцы, первенец царя московского и киевский митрополит по очереди начали говорить - в полной тишине и внимании. Для начала владыко Иона на всякий случай разъяснил присутствующим, зачем они все здесь собрались. Затем его собеседник милостиво согласился занять опустевший трон и принять "на рамена свои" все тяготы правления - после чего архипастырь и подвел итог их неспешной беседе, путем провозглашения шестнадцатилетнего юноши новым Великим князем Литовским, Русским и Жемудским.