Каждый, кто сидел у костра, слышал за свою жизнь, наверно, сотню таких историй, но тут у рассказчика был особый талант. Казалось, ветер приносит слова из мрака, а тени вокруг оживают, сгущаясь вокруг огня. Страшная сказка давно закончилась, а люди все не решались прервать молчание. Наконец, кто-то пробормотал:
– Да чтоб тебя… С твоими песнями хрен заснешь…
– Ну что вы, благородные господа, – певец улыбнулся, – это просто легенда. А чтобы ваш сон был спокоен и безмятежен, я, если позволите, сыграю вам колыбельную.
Он заиграл – тихо, едва прикасаясь к струнам. Это было похоже на далекий звук колокольчика. А может, просто журчал ручей, шептал о чем-то уютно и безмятежно, и веки сами собой слипались.
Ясень проснулся и несколько секунд лежал на спине, ощущая рядом теплое дыхание девчонки. Ночной цветок все так же сиял на небе, стояла мягкая тишина. Но что-то было неправильно.
Он осторожно скосил глаза. В двух шагах на корточках сидел бард и смотрел на спящую Тайю. И хотя во взгляде была не похоть, а словно бы сожаление, смешанное с тоской, Ясеня это не успокоило.
Он осторожно нашарил рукоятку меча. Приподнял, не вынимая из ножен. Задумавшийся певец ничего не заметил. Ясень оперся на локоть, резко перегнулся через девчонку и ткнул музыканта ножнами в шею. Тот коротко охнул и опрокинулся на траву. Ясень быстро шагнул к нему и сдавил горло левой рукой. Огляделся вокруг – никто не проснулся. Даже боец, которого Хлад оставил дежурить ночью, посапывал, скорчившись и уронив на грудь голову. Колыбельная и впрямь удалась на славу.
– Пойдем побеседуем.
Ясень рывком поднял барда на ноги и потащил к кустам, которые темнели в двадцати шагах от костра. Там для верности врезал коленом в живот. Певец согнулся и упал на колени. Ясень потянул из ножен клинок.
– Ну говори. Что ты хотел с ней сделать?
– Я? – Бард поднял глаза и усмехнулся ему в лицо. – Я ничего не хотел сделать. Просто смотрел.
– Любишь разглядывать чужих женщин?
– Мне жаль ее. Она не знает, кто с ней. Или не хочет верить.
– Ага, – сказал Ясень. – Ну наконец-то. Прямо чем-то родным повеяло. А то, веришь ли, мне уже два года такого не говорили. Даже отвык немного. Давай излагай, менестрель. Внимательно слушаю.
– Тут нечего обсуждать. Разве что, дам совет. Если она тебе и вправду небезразлична, оставь ее. Отпусти. Рядом с тобой – погибель.
– Мне не нравятся такие слова.
– Мне тоже. Но это правда.
Где-то совсем близко закричала сова. Ясень рефлекторно повернул голову, и в то же мгновение бард рванулся к нему, выбрасывая руку вперед. Ясень едва успел схватить его за запястье. Крутанул – и противник выронил нож, который прежде прятал за голенищем. Музыкант застонал от боли. Ясень выкрутил руку еще сильнее, развернул барда спиной к себе и снова заставил встать на колени. Поднес клинок к его шее.
– Ты оскорбил меня. Пытался проткнуть ножом. И как теперь с тобой поступить?
– Поступай как знаешь. Я тебя не боюсь. И время твое уже на исходе.
– Вот как? Почему же?
– Потому что скоро заплачет солнце.
– Считай, что я услышал тебя.
Лезвие рассекло музыканту горло, кровь пролилась ему на одежду. Ясень отпустил мертвеца, и тот повалился лицом вперед. По земле растекалась темная лужа.
– Что ж, поздравляю.
Ясень вздрогнул и обернулся. Позади него стояла обнаженная девушка. В первый момент он подумал, что это Тайя, но сразу понял свою ошибку. Дева-судьба приблизилась, легко ступая по густой прохладной траве. Ее нагота, облитая серебряным светом, была безупречна, но не пробуждала эмоций. Словно ожившая статуя из белого мрамора.
– Тебя давно не было, – сказал он.
– Забавно, – она вгляделась в него. – Ты уже не начинаешь с вопросов. Или они у тебя иссякли?
– Нет. Просто я понял, что они не имеют смысла.
– Почему же?
– Ты и так скажешь то, что хотела. И, скорей всего, не то, что мне нужно.
– И все же попробуй.
– С чем ты меня поздравила?
– С достижением, – в ее голосе мелькнула усмешка. – Раньше ты резал только тех, кто держит в руках оружие. И они при этом смотрели тебе в глаза. А теперь – вот так.
– У этого был нож…
– …который ты уже отобрал.
– И что мне было делать, по-твоему? Пожурить и отпустить его с миром?
– Не знаю, – она пожала плечами. – Я не судья. Мне просто нравилось, как он пел. Будет неправильно, если он достанется падальщикам. Ты согласен?
Она присела рядом с убитым бардом. Положила ему на спину ладонь, придавила легонько. И мертвое тело начало погружаться, словно под ним была не твердая земля, а болото. Сквозь кожу и ткань прорастали гибкие стебли, раскрывались тускло-фиолетовые бутоны. Спустя минуту от человека не осталось следов, а на месте, где он исчез, мерцала россыпь бледных огней. Дева-судьба повела рукой, будто пригладила цветочный ковер. Фиалки тянулись к ее ладони.
– Ты за этим сюда пришла?
– У меня ощущение, что ты мне совсем не рад, – сказала она, вставая. – Мне, наверно, уже пора. А ты иди к своей девочке. Досыпай.
– Подожди. Я прошу прощения. На самом деле, я часто вспоминал о тебе. Пытался понять, что значат твои визиты. Ты сказала, что сама не сплетаешь нити, а просто видишь все наперед. Пусть так. Кто я такой, чтобы сомневаться? Но посуди сама. Ты являешься в первый раз, говоришь про огонь, который всегда вокруг. Это помогает мне пройти испытание на «смотринах». Приходишь снова, даешь подсказку, и через пару часов я встречаю Тайю, хоть она еще совсем юная. Меня как будто ведут, подталкивают к чему-то, чего я не понимаю.
– Продолжай, – спокойно сказала вестница.
– Я еду в столицу, но вместо этого попадаю на Берег Творения. И возвращаюсь через пять лет. Как раз к тому времени, когда Тайя выросла и зачем-то появилась в предгорьях. Мы знакомимся. Теперь нас везут в столицу вдвоем, но опять-таки не довозят. Словно кто-то решил – нет, рано еще, придержим. И вот, наконец, третья попытка. На этот раз никто не мешает. Зато по пути мы (разумеется, совершенно случайно) встречаем бродягу с лютней. Он поет, как в столицу приходит некто, крадущий души. Причем не абы когда приходит, а раз в десять лет – перед тем как заплачет солнце. А ведь сейчас тот самый момент – цикл завершается, вот-вот появятся слезы. Удивительное совпадение, правда? Но на случай, если я не допер, этот вонючий певун переходит к прямым намекам.
– Так, – она смотрела на него выжидающе. – И?
– Что – и? Слишком все это нарочито, ты не находишь? Или ты ждешь, что я сейчас запрыгаю, заору: «Ага, ага, я страшная тварь из тени! Скиталец, крадущий души!» И с этим криком кинусь прямиком во дворец?