Он прекрасно понимал, что сегодня, именно сегодня, есть шанс изменить все!
6
Ну что, Бретёр, кем ты стал? Добился того, чего хотел?
Он вспомнил тот день, когда решил стать плохим и двигаться к собственному страху, тогда началась гроза. Некие силы дали ему знак, только что за силы – неизвестно.
Гордись!
Из плаксивого мальчика, который писал трогательные стихи, ты проделал путь до борца и пламенного революционера. Вспомни, ты ведь призывал всех собираться на несогласованных митингах и идти к государственным зданиям. За это можно схлопотать по «организации массовых беспорядков», дружок. Что только не произошло с тобой за последнее время. Кражи, наркотики, задержания на митингах, плохие страстные красотки, знакомство с колдуном Мерлином, дружба с врагом государства № 1… Ты доволен этим? Он ответил себе, что да. Доволен.
В машине, в которой они ехали, было очень тесно. Шел пакостный мокрый снег. Москва превратилась в одно сплошное укрепление, как если бы враг собирался брать ее штурмом.
Везде стояла внушительная бронетехника, омоновцы в касках и без, менты поменьше, подразделения курсантов. И была армия! Бретёр никогда не видел на улицах раньше такого количества военных самых разных родов войск, только разве что на параде в День Победы.
Что-то назревало, возможно, что-то решающее и кровавое. Раз на улицах происходило такое. Отовсюду шли люди, народ, на площадь Революции валила бескрайняя толпа. Наступал великий октябрь, но если не октябрь, то февраль.
Бретёр двигался в толпе вместе с националистами с черно-желто-белыми флагами. Рядом шел Поткин, похожий на офисного менеджера, и недавно вышедший из тюрьмы Иван Миронов: он отбывал наказание за попытку покушения на Чубайса. Миронов сидел в тюрьме с самим Владимиром Кумариным. В камере он, если верить книге «Замурованные», стал близким другом ночного экс-губернатора Петербурга.
Они двигались в общем потоке, и тут до Бретёра дошло. Народ идет не на площадь, а с площади. Сотрудники полиции организовали прямой коридор от площади Революции до Болотной, об этом объявили в мегафоны. Были даже автобусы. Он вспомнил, что об этом говорили еще накануне по «Эху Москвы». Кремль, полиция, «Эхо» – они действовали заодно. Людей нельзя было остановить. «Куда же вы идете? Куда? Вы просрете революцию!» – хотелось крикнуть им вслед.
У памятника Марксу Бретёр увидел Лимонова, вокруг него сгруппировались около трехсот нацболов, гражданских активистов и радикалов. Бретёр подошел стрельнуть сигарету у парня в капюшоне и понял, что это Захар Прилепин.
– Здорово, старик! – Это был Макс Громов.
– Здорово, здорово! – Он узнал его, простого русского мужика с бородой, такого настоящего народного типа.
Лимонов выступал с маленьким мегафоном. С четырех сторон стояли охранники. Коля Авдюшенков, Моня, Борода и другие.
– Сегодня трагический день для России. Я благодарю тех, кто остался здесь со мной, самых верных, самых отчаянных, самых смелых! Сегодня здесь мы отстаиваем честь всей оппозиции. Мы как триста спартанцев!.. – Писатель с мировым именем, он всегда использовал в речи яркие образы и сравнения.
Все это время с площади уводили людей. Не только менты, но и ВИП-персоны оппозиции и просто ВИП-персоны. Раньше всех явился Немцов в обнимку с Чириковой, они долго пытались выстроить небольшую колонну и наконец все же увели с поля сражения пару десятков неотесанных дезертиров.
Что ж вы, суки, делаете, мать-перемать! Остановитесь!
Был и сам Алексей Алексеевич Венедиктов, он наблюдал за отводом людей с поля боя, а потом ушел и сам. Была Тина Канделаки. А эта хрупкая наивная красотка как тут оказалась? Ее же могут затоптать вовсе. Таким девочкам лучше сидеть дома.
Маленький мегафон циркулировал между Лимоновым, Прилепиным, Громовым и Шаргуновым. Выступил и адвокат Сергей Беляк. Были все свои. Когда мегафон дошел до Бретёра, он тоже произнес краткую речь:
– Болотная площадь – это место казни Пугачева. Оно символизирует крах свободы. Мы будем стоять на площади Революции, и мы никуда отсюда не уйдем!
Мы никогда не пойдем на уступки этой власти. Пускай сегодня мы в меньшинстве, но история докажет нашу правоту!
Лимонов обернулся, Бретёр стоял точно за ним.
Триста спартанцев честно провели митинг от звонка до звонка и разошлись. Настроение у всех было крайне поганым. В таком настроении хорошо стрелять по вражескому городу из тяжелых орудий.
7
На Болотной в тот день все пребывали в настроении противоположном, то есть в пузырящейся эйфории. Происходящее напоминало праздничный шоу-концерт. Группа авторитетов оппозиции, укравшей победу не только у радикалов, но и у самих себя, расположилась на сцене, пригласив туда еще с несколько десятков пикейных жилетов, случайных людей и самозванцев.
Решающий для истории России день они решили превратить в капустник с участием своих близких друзей. Кого здесь только не было. Ведущий НТВ Леонид Парфенов, автор стилизованных под старину детективов Акунин, светская львица (она же ведущая «Дом-2», она же дочь мэра Собчака) Ксюша Собчак в какой-то кацавейке. Что здесь делают все эти люди?
– Нас собралось сто тысяч человек! Нас здесь сто тысяч! – самодовольно вещал Немцов со сцены.
Он, вечно благожелательный Рыжков, экс-офицер конторы Гудков, Чирикова и сотоварищи были страшно довольны. Недовольной выглядела Стася Удальцова. В отсутствие мужа на нее всем скопом надавили и заставили перенести митинг сюда. Мужа Сергея выпустили, но тут же снова посадили.
Микрофон был захвачен и подконтролен. Его даже не дали самым мирным, даже почти либеральным националистам, которые тоже на свою беду приперлись на Болотную, чтобы дружно разделить поражение со всеми. Им оставалось только кричать что-то вдалеке и размахивать флагами.
Все выглядело как победа, но по сути это был провал. Важные исторические события – это всегда трагедия, это боль. Так было и будет. Революции не дела ются с воздушными шариками в руках. Если хочешь сменить режим, следует смело, очертя голову, идти вперед сквозь огонь, стремиться к трагедии. Иначе нельзя.
В это время либеральные младотурки (Яшин, Навальный) отсиживались в изоляторе и отращивали бороды: бриться там нельзя. Они были капельку смелее либералов-номенклатурщиков, потому такая обстановка дел вряд ли была им по душе. Но они не могли ничего сделать, и им пришлось молча согласиться.
То же самое пришлось сделать и Удальцову, он к тому же был изрядно измотан сухими голодовками и больницами, выглядел так, как будто его только что доставили из вражеского плена, где с пристрастием пытали. Он был белый и худой, как призрак.
Под конец митинга на Болотной приветственное слово произнесла маленькая губастенькая школьница, борец за права геев и лесбиянок. Короче, вы понимаете, в чьи руки постепенно утекал протест. В те, в чьи никак не должен был.