– Не передумала, – ответила она после паузы. – Не совсем. Но все это так странно, Азиз… И теперь, когда мы обсуждаем детали, все кажется еще более странным. Одновременно более и менее реальным.
– Значит, ты передумала. Или близка к тому.
– Я… я не знаю! – Она отвернулась, внезапно едва не плача. Сейчас ее эмоции были так близко к поверхности. Десять лет она прятала их глубоко внутри, а теперь они бурлили и вскипали, и подавить их было невозможно.
– Оливия. – Азиз подошел к ней, встал за спиной, аккуратно опустил руки ей на плечи. – Я понимаю, это все очень странно. Для меня тоже. Но это не значит, что у нас не получится…
– Как получаются сделки? Все стороны выполняют свои обязательства… – У нее вырвался полубезумный смех, и она вывернулась из-под тяжелых ладоней. Азиз нахмурился, глядя на нее в упор.
– Я бы так не сформулировал, но в каком-то смысле это верно.
Оливия помотала головой, так же нервно, как смеялась перед этим, и он сощурился:
– В чем проблема на самом деле, Оливия? Что тебя беспокоит? Чего ты боишься?
– Я не боюсь. – Это была неправда. Она боялась чувств, бурлящих у нее в душе, чувств, которые пробуждал Азиз. Боялась слишком сильно привязаться.
Боялась влюбиться.
Прошлой ночью, когда Азиз целовал ее и давал обещания, привязанность к нему не так пугала. Но теперь, когда он стоял перед ней в деловом костюме и смотрел так пристально, одна мысль о привязанности к нему приводила Оливию в ужас.
– Все настолько неопределенно, – сказала она после долгой напряженной минуты, в течение которой Азиз просто смотрел на нее с тем же нечитаемым выражением лица. – Что, если люди Кадара меня не примут? Сейчас они считают, что я – это Елена. Но что, если они правда хотят видеть Елену своей правительницей? Что, если они предпочтут Халиля, потому что ты им солгал?
У Азиза заходили желваки.
– Это маловероятно, – резко сказал он.
– Ты говоришь, что в стране и так нестабильное положение, – решительно продолжила Оливия. Куда легче было сосредоточиться на политике, чем на собственных чувствах, на чувствах, которых она боялась. – Ты сказал, что, если люди обнаружат исчезновение Елены, это вызовет беспорядки, даже гражданскую войну. Что, если наш с тобой брак приведет к тому же самому?
– Мне придется пойти на этот риск. – Голос Азиза звучал холодно, Оливия никогда его таким не слышала. – Но я понимаю, что ты можешь быть не готова так рисковать. Тебе не обязательно за меня выходить, Оливия. В этом ты была права вчера, и это остается правдой сегодня. Если риск для тебя слишком велик, то ты вправе отказаться. Лучше сейчас, чем через час, когда мы принесем обеты. В Кадаре не одобряют развод.
Он смотрел спокойно, даже безразлично. Внутри у Оливии все сжалось от мысли, что, может быть, ему все равно, выйдет она за него или нет. Может, у него уже была готова замена. Может, любая женщина сгодится.
– Что будет, если я откажусь сейчас? – прошептала она. – До свадьбы меньше часа, Азиз.
– Сорок пять минут, если быть точным, – ответил он. – Должен признаться, что за такое время найти замену будет сложновато.
– Я не хочу быть просто первой попавшейся женщиной, – выдохнула Оливия срывающимся голосом. – Я не хочу думать, что тебя устроила бы любая. Я хочу большего от брака… От жизни.
– Чего еще ты хочешь? – Азиз не отводил от нее пристального взгляда.
«Любви. Я хочу, чтобы ты меня полюбил…» Нет, этого Оливия не могла сказать. Даже думать об этом не хотела.
– Все эти разговоры с юристами звучат как холодный расчет, – призналась она через несколько секунд. – Заставляют меня понимать, чего мне будет не хватать.
– Чего именно?
– Я… не знаю. Понимаю, что звучит глупо. Просто нервы. – Она выдавила улыбку. Она просто не могла признаться, что хочет чего-то большего. Надо сосредоточиться на том, что у нее уже есть и что она может получить.
– Я хочу выйти за тебя, Азиз. Прошлым вечером я поняла, как сильно хочу ребенка, хочу стать матерью. Я не смогу вернуть Дэниэла, но если у меня появится ребенок, которого я смогу любить… я очень этого хочу.
Но она хотела не только этого. Хотела любить не только ребенка, но и партнера, который будет их поддерживать. Хотела семью.
– Я хочу за тебя выйти, Азиз, – твердо сказала она. – И уверена, что ты станешь прекрасным отцом.
Азиз невесело усмехнулся:
– Правда? У меня был не лучший пример.
– Я уверена. Ты веселый и добрый, и… – она сглотнула и быстро нашлась с продолжением, которое не выдавало ее чувства, – и ты нравишься людям. Кроме того, многие становятся хорошими родителями, даже если их собственные родители не справились со своими обязанностями.
– Спасибо за доверие. – В голосе Азиза прозвучала горечь, и он отвернулся. Она пожалела, что не открыла ему больше. Не призналась, что хочет ребенка именно от него.
«Помнишь, как ты рискнула сердцем в прошлый раз? Поставила на кон все, рассказала обо всех своих надеждах, страхах и желаниях… А твой отец просто отвернулся и попросил поиграть на чертовом пианино».
Одно воспоминание о предательстве отца, о том, как это ударило по ней, лишило ее дара речи. Но так лучше. Может, сейчас мысль об этом ей неприятна, но лучше будет соблюдать их договоренности. Не желать большего.
Час спустя брак был заключен.
С усталым вздохом Азиз сдернул галстук. За окном небо темнело до густо-синего цвета, с фиолетовым отливом у горизонта, и силуэты минаретов и башен Старого города проступали черным на этом фоне. Он успел жениться в срок, до того, как кончились шесть недель, отведенные ему завещанием отца. Теперь он должен был бы испытывать облегчение, может, даже радость. Но пока его наполняло странное беспокойство, не проходившее с утреннего разговора с Оливией.
Она совершенно ясно дала понять, что согласилась на замужество только ради того, чтобы завести ребенка; никаких глубоких чувств к Азизу она не испытывала. Но он и не должен ждать от нее чувств.
Но почему его это огорчает? Он больше никого не собирается умолять о любви. Не станет так унижаться ни перед кем. Даже перед Оливией. Все сложилось именно так, как он хотел. Теперь надо бы радоваться.
Так откуда это разочарование?
Открылась дверь ванной комнаты, примыкающей к спальне, где он находился, и вошла Оливия в белом шелковом пеньюаре, отделанном тонким кружевом. Наряд был скромным, но у Азиза пересохло во рту и все мысли в голове иссякли. Осталась только одна: его жена прекрасна, и он собирается заняться с ней любовью. Немедленно.
Он улыбнулся, окидывая ее изящную фигуру восхищенным взглядом. По бледности ее лица легко было догадаться, что она нервничает.
– Ты прекрасна, Оливия.
– Пеньюар – это как-то слишком, да? – сказала она с нервной улыбкой. – Или недостаточно?