Я не думал, что она станет пить: моя мать редко теряла бдительность, даже со мной, – но, поколебавшись, она все же протянула руку и взяла с подноса один из бокалов. Она слегка расслабила спину, совсем слегка, и теперь, когда она чуть приоткрыла свою броню, я вдруг заметил морщинки вокруг ее глаз и тревожные тени, залегшие вокруг рта. Для моей матери жизнь в этом доме была постоянным испытанием: она всегда должна была быть начеку. Ромео рассказывал мне со слов своей кормилицы, что мать была в отчаянии, когда умер отец, но к тому времени, как я подрос и мог уже заметить это, она уже не проливала слез, заменив их на покорную, холодную молчаливость. Я, будучи ребенком, воспринимал ее как прекрасную и недоступную мраморную статую Мадонны: она была символом любви – но не любовью.
Некоторое время она молча пила сок, а потом заговорила:
– Твоя сестра предложила для тебя подходящую невесту.
По ней нельзя было определить, одобряет ли она сама эту идею или нет, но упоминание о Веронике заставило меня встревожиться.
– Это вторая из девиц Скала. У тебя есть какое-нибудь мнение по этому поводу?
Я задумался, потому что – что удивительно! – у меня не было никакого мнения. Мне было решительно нечего сказать об этой девушке, кроме того, что ее звали Джулиана и она вроде была очень тихой. Я даже не мог вспомнить, была ли она красива: я просто не замечал ее никогда, хотя несколько раз оказывался рядом с ней. Но если это предложение дражайшей Вероники – значит, где-то прячется подвох. Значит, в этом тихом, неприметном омуте точно водятся черти.
– Я бы хотел взглянуть на нее, – ответил я.
– Мы как-нибудь это устроим. И я надеюсь, ты отнесешься к этому с должным вниманием, Бенволио. – Мама поставила пустой бокал на поднос, кивнула Бальтазару, и он поспешно убрал его. – Настали очень опасные времена. Очень опасные.
– Для Монтекки? Так они всегда опасные.
– Нет. – Ее зеленые глаза смотрели прямо в мои, точно такие же. – Для нас, сын мой. Для тебя и для меня. Меня едва терпят в этой семье, а ты пока что нужен бабушке – но важнее всего для нее твой кузен. Я знаю, что она дала тебе поручение.
– Я должен оберегать Ромео от неприятностей, – кивнул я и выдавил из себя улыбку. – Хотя, конечно, это не труднее, чем заставить ветер не дуть. Где Ромео, там жди неприятностей.
– В том-то и дело, – мягко сказала она. – Она дала тебе поручение, которое невозможно исполнить, а ты ведь знаешь, что она не прощает неудачников.
Я пожал плечами.
– На самом деле не так уж много у нее возможностей причинить мне вред, – сказал я. – Я же урод в семье Монтекки, и знаю об этом. Так что меня в будущем не ожидает никакого разочарования – я пойду своим собственным путем.
– Она не станет наказывать тебя, – произнесла мать. – А вот меня – твою мать – уничтожат, выбросят, забудут. И твоя сестра тоже подвергается риску, хотя и в меньшей степени, потому что нашла себе хорошую партию. И все же, если твоя бабушка разгневается на нас, она уничтожит и меня, и будущее Вероники.
– Но как? Как она вас уничтожит?!
Я мгновенно забыл о своих собственных неприятностях и даже о скромности: вскочив с постели, я стоял перед ней в одной ночной рубашке, хорошо что Бальтазар – молодчина! – тут же набросил на меня халат и принес стул, на который я опустился напротив матери.
– Матушка…
– Существует тысяча способов уничтожить женщину, – продолжала мать со слабой тенью улыбки на лице. – Здесь – пустить намек, там – сплетню… и все. Я очень боюсь, что мы с твоей сестрой находимся в серьезной опасности – даже если тебе лично ничего не угрожает. Поэтому прошу тебя, сын мой, отнесись к этому серьезно. На самом деле тебе поручено не только следить за поведением твоего кузена и вовремя останавливать его от глупостей: на самом деле тебе поручено защищать нас.
– От нас самих же, – закончил я за нее. – От нашей же собственной крови.
– Кровь… со времен Каина и Авеля брат шел на брата, – ответила она. – Без сомнения, даже Монтекки и Капулетти когда-нибудь породнятся, хотя это не остановит войны и не уменьшит ненависти между кланами. Только в сказках бывает счастливый конец.
– Иногда и в жизни заключают мир. – Я взял ее за руку. Ее кожа была прохладной и очень светлой в сравнении с моей – и даже на ощупь она напоминала мрамор, только мягкий и податливый. – Матушка, я клянусь, что сделаю все, чтобы защитить вас.
– Сделаешь?
Мне было больно, что она спросила об этом, но я кивнул и увидел, как в глазах ее промелькнула тень облегчения.
– Тогда мне гораздо спокойнее, Бенволио. – Она высвободила свою руку из моей и встала, расправляя юбки. – Благодарю тебя за это обещание. Я разузнаю все про девицу Скала: несколько осторожных вопросов правильным людям – и я смогу убедиться в ее порядочности, прежде чем ты встретишься с ней еще раз. Но ты должен обещать мне, что отнесешься к ней со всей серьезностью. Я знаю, что ты склонен искать в девушках исключительно недостатки, но тебе все же придется кого-то выбрать, на счастье или на беду.
Она не ждала моего ответа – а мне нечего было сказать в ответ. Я не знал, что именно ищу в девушках, с которыми меня знакомили, не знал, чего именно хотел… я хотел большего. Ума, например. Какой-то искры разума или души – того, что согревало бы меня по ночам и освещало бы мою душу, когда свет гаснет. Миловидная девушка – вот все, что требовалось, чтобы удовлетворить общественное мнение и соблюсти приличия: жена должна была быть богатой и красивой, хотя еще не возбранялась некоторая склонность к интригам и политический ум. И все.
А я никак не мог избавиться от образа Розалины Капулетти, у меня перед глазами стояло ее лицо в золотом пламени свечи, когда она читала стихи, сидя за столом в своей спальне. Даже если отбросить ее родословную – такая женщина, в конце концов, не слишком подходила для семейной жизни.
«Стой, – сказал я самому себе. – Ты становишься так же смешон, как Ромео». Помимо всего прочего я не мог позволить себе, чтобы из-за женщины пострадала репутация Монтекки». Что бы я там ни чувствовал, я должен хранить это в тайне, должен надеть непроницаемую маску, спрятать свои чувства подальше и никогда никому не показывать. Говорят, страдания – это путь к Христу. Может быть, однажды я стану святым – покровителем дураков и влюбленных, если к тому моменту времена и нравы не изменятся.
Мать еще какое-то время поговорила о светских пустяках, прежде чем покинуть мою комнату. Ей предстоял тяжелый день, полный интриг и сложностей, и она воспользовалась передышкой, проведя время со своим старшим – и единственным – сыном.
– Вы будете бить меня за то, что я позволил вам проспать мессу? – спросил Бальтазар с услужливым и умильным выражением лица. – Принести ремень?
Я толкнул его в плечо.
– Мне не нужен ремень, чтобы побить тебя.
Сжав кулак, я вздрогнул: я и забыл о ссадинах на костяшках пальцев, а они чувствительно дали о себе знать. Бальтазар поднял тонкие брови, от чего стал похож на сову.