Жаль, что миром правят мужчины. Я рождена для того, чтобы быть герцогиней.
Пожалуй, выйду замуж за герцога, когда старый дурень отправится на тот свет.
Миновали недели.
Отношения между двумя нашими кланами становились все хуже.
Ненависть порождала новую ненависть, жестокость – новую жестокость, причем повод для этого мог быть любой – настоящий или выдуманный. Никакие приказы герцога не могли остановить кровопролития. Сначала далекого родственника Капулетти пырнули на улице ножом – кто-то, кто даже не имел отношения к нашему роду, и все же обвиняли в этом Монтекки. Затем слугу Монтекки поймали и избили до полусмерти, когда он шел по поручению моей тетушки мимо ворот дворца Капулетти (не стоило ему, конечно, там появляться!).
И очень не ко времени, как всегда и бывает, неотвратимо и быстро, как несущаяся галопом лошадь, надвигалась свадьба моей сестры. Вероника стала капризной и мрачной, ей все не нравилось, ей невозможно было угодить, даже если речь шла о ткани или фасоне платья. Моя мать хранила молчание по этому поводу, а вот дядя не был так терпим: он сетовал, громко и часто, на ужасные расходы, которые ему приходится нести, дабы избавиться от племянницы. И несмотря на то что полученная от брака Вероники прибыль едва покрывала эти расходы, все мы втайне торжествовали, что она вскоре покинет нас.
В то яркое утро четверга, когда звон церковных колоколов еще висел в воздухе, я вышел из своих покоев и завернул за угол. И увидел Веронику, которая рыдала на скамье в саду. Она сидела прямо на солнце, не прикрываясь от него, – и это было очень странно: она всегда утверждала, что солнце портит женскую кожу, и вот вдруг она сидит на жаре, с красными глазами, а рядом с ней суетится одна из служанок, которая едва успевает подхватывать мокрые от слез платочки. Эта служанка, судя по всему, уже пострадала от буйного нрава моей сестрицы: на щеке у нее красовалось свежее пятно в виде маленькой пятерни. Должно быть, она была недостаточно расторопна в утирании Вероникиных слез.
Я хотел пройти мимо нее не останавливаясь, но Вероника подняла глаза и слабым, умоляющим голосом прошептала:
– Бенволио? Пожалуйста…
Я даже не мог припомнить, когда она вообще говорила это слово, поэтому остановился, глядя на нее сверху вниз. Я не чувствовал к ней ни капли симпатии. Какие бы неприятности у нее ни случились – она заслуживала куда больших бед, и я не забыл нашу маленькую семейную тайну. Ее маленькие изящные ручки были по локоть в крови – и я не собирался прощать ее за это.
– Что? – спросил я.
Это прозвучало довольно грубо, но меня это не заботило нисколько.
Она снова залилась слезами, на этот раз (я был уверен в этом) фальшивыми.
Я хотел было уйти, но служанка послала мне умоляющий взгляд, и мне вдруг стало ее ужасно жалко, и я вздохнул и присел на лавочку рядом с сестрой.
– Что? – спросил я снова, более мягко.
– Все не так, как должно быть! – ответила она и высморкалась в очередной платок. – Мое платье ужасно, Бенволио, наш дядюшка так урезал расходы на него, что этот наряд меня уродует, а званый ужин… если, конечно, он вообще состоится! Это же единственный день, когда я могу во всей красе показаться жителям Вероны, а он хочет, чтобы я выглядела как какая-нибудь торговка рыбой… Как я могу рассчитывать на уважение в обществе с таким началом?!
Ничто так не расстраивает женщин, как ограничение их расходов.
– Это не имеет значения, – сказал я. – В тебе течет кровь Монтекки, а твой будущий муж достаточно богат. Общество примет тебя как достойную женщину, Вероника.
Бог в помощь этому обществу, конечно. Но сказанное мною было правдой.
– Так что прекращай лить слезы. Не подобает достойной женщине реветь, словно обиженный ребенок.
Она послала мне убийственный взгляд из-под опущенных ресниц, но все же промокнула глаза, вытерла нос и швырнула, не глядя, платок в сторону служанки. Потом встала, расправила юбку и поправила волосы (которые, в отличие от ее красного, опухшего от слез лица, были в полном порядке) и прерывисто, глубоко вздохнула.
– Пользы от тебя как от козла молока, братец, но и на том спасибо. А теперь скажи мне, как поживает твой друг Меркуцио?
Я почувствовал подвох и моментально напрягся:
– Счастлив в браке. Я теперь редко его вижу. У него много новых обязанностей.
– Счастлив в браке… – повторила она. – Счастлив ли? Это ведь как сказать. – Она наклонилась ко мне и понизила голос до шепота: – Я слышала, что он ходил к ведьме. Может быть, для того, чтобы она избавила его от… его пристрастий?
Я оттолкнул ее.
– Обсуждай сплетни с кем-нибудь другим, – бросил я. – Ведьма! А дальше до чего договоришься? Фурии и драконы? Или древние божества спустятся с Олимпа?!
Она вздрогнула и быстро перекрестилась:
– Я надеюсь, нет. Но не стоит смеяться, братец. Ведьмы существуют – даже Церковь это признает. И Меркуцио взял большой грех на душу, когда пошел к ней.
– Ну так иди и помолись о грешной бессмертной душе Меркуцио, – отрезал я и поднялся. – И за меня помолись при случае заодно – я уверен, у меня полно грехов, в которых стоило бы покаяться.
– Много, да, – согласилась она с фальшивой любезностью и резким движением раскрыла веер. – Надо уходить с этого кошмарного солнца. Нельзя же мне появиться на собственной свадьбе красной, как крестьянка!
Я мысленно пожелал ей бубонной чумы, но вслух ничего не сказал, а только шагнул в сторону, когда она пронеслась мимо меня в сторону дома. Служанка спешила за ней с кучей носовых платков в руках, которые ей предстояло перестирать и погладить, дабы быть готовой к новой внезапной истерике. Вот ее – служанку – мне было искренне жаль.
Следующие два дня напряжение в нашем доме росло – словно кто-то затягивал веревку на шее осужденного на смерть. Я старался без особой надобности не выходить из дома, то же самое делали все остальные. Вероника устраивала все новые истерики, но я наблюдал их на расстоянии. Бабушка потребовала моего присутствия только однажды, чтобы я отчитался о поведении Ромео, и выразила свое удовольствие по поводу нашей вылазки на праздник Капулетти: на улицах сплетничали, что мы безнаказанно перешли все границы дозволенного и что одну из дальних родственниц Капулетти срочно отправили прочь из города. Это была заслуга Меркуцио, но старая ведьма относила и эту победу на счет Монтекки.
Что до Ромео, то он был тих. Даже скорее подавлен. Я больше не видел стихов, вышедших из-под его пера и посвященных красоте Розалины, так что наш неожиданный визит в дом Капулетти имел, по крайней мере, один положительный результат.
Напряжение и невыносимая обстановка в доме заставляли меня снова и снова выходить на ночную охоту. Я карабкался по крышам, проникал бесшумно в спальни, и меня ждали трофеи, а иногда чрезвычайно неожиданные находки, связанные с секретами наших врагов. Несколько ночей я потратил на то, чтобы находить тайники в домах соратников Капулетти. В некоторых тайниках хранились чрезвычайно дорогие, но вполне обыденные вещи, например, у одного человека целая комната была забита бархатом и шелком – и не для его жены или дочерей, потому что там же хранились и бесчисленные камзолы и плащи, сшитые по его мерке и, по всей видимости, никогда им не надевавшиеся. Я забрал самые дорогие отрезы и отправил их своей матери и тетушке как подарок от купца, желающего привлечь заказы с их стороны.