Я усилием воли заставил себя отодвинуться от нее, и я увидел в ее глазах виноватое облегчение, когда она тоже отодвинулась.
– Я поверю вам, – сказала она, вкладывая в свои слова гораздо больше смысла, чем могло показаться. – А как вы собираетесь отсюда выбираться?
– Ну, может быть, как Клеопатра, закатанным в ковер?
– К сожалению, у меня нет ковра подходящего размера, который скрыл бы вас с головой. – Мы вернулись на твердую почву, и она даже смогла улыбнуться. – В саду слишком мокро – вы наследите там, и эти следы выдадут ваше присутствие.
– Я пройду через черный ход, через дверь для слуг, так же, как и пришел, – сказал я и, нырнув под ее кровать, вынырнул с ночным горшком в руках. Она охнула, на этот раз с веселым смущением. – Мне приказали помыть ночные горшки, между прочим. Но не волнуйтесь, я не стану забирать его с собой. Я оставлю его там, где ваши слуги смогут его найти.
– Вы не можете… – Я поднял горшок вверх с победным видом, и она расхохоталась, не выдержав. – Вы сумасшедший, вы знаете об этом?
– Может, это и сумасшествие, но это зато точно сработает. – Я слегка поклонился. – К вашим услугам, синьорина.
– Я бы вас ударила, если бы у вас в руках не было этого…
Я поставил горшок на пол.
– Прошу вас, ударьте меня. Я заслужил это.
Она подалась вперед и занесла руку, но когда ее рука опустилась – это вовсе не была пощечина, это было нежное прикосновение, и потом…
Потом я пропал.
Я уже целовал ее раньше, но тогда это было мельком, на бегу и без всякой нежности – это был прощальный, отчаянный поцелуй, мы оба знали, что больше никогда не увидимся, мы вложили в тот поцелуй всю горечь, все боль этого знания… а сейчас все было по-другому: сейчас в нашем поцелуе было все, что могло бы быть между нами, что должно было бы быть между нами и чему никогда не суждено было произойти. Это было безумие, это было волшебство, и в какой-то момент я понял с фатальной ясностью, почему мой кузен принес и свою жизнь, и наши жизни в жертву своей любви. И если это было колдовство – тогда мне начинало нравиться это колдовство.
У Розалины Капулетти был вкус моей мечты. И теперь я понимал, что она действительно моя мечта.
Не знаю, как ей удалось найти в себе силы, но она сделала шаг назад… от меня. Я видел, что она сильно побледнела, что ноги ее практически не держали, что у нее явно кружилась голова, а движения стали странно неловкими. Я видел, как сильно она сжимала кулаки, словно собиралась наказать самое себя за свой грех.
Я не мог говорить. Совсем.
– Вы должны уйти, – прошептала она. – Господи, господи, что с нами происходит? Как это вообще возможно? Мы же не дураки, мы же понимаем все… это не мы, это не можем быть мы… Нет, этого не может быть.
Я покачал головой. У меня за спиной была деревянная дверь, и я прислонился к ней, чтобы не упасть, пока ко мне возвращались силы. Розалина отступила еще на несколько шагов, подняла с ковра кинжал и забилась в угол, словно боясь собственных страстей.
– Мы не должны делать этого, – сказала она, и слезы блеснули в уголках ее глаз. – Пожалуйста, уходите. Пожалуйста.
Я поднял с пола ночной горшок, открыл дверь и вышел в коридор. Мне хватило присутствия духа, чтобы очистить замочную скважину от хлеба, и сразу вслед за этим я услышал, как щелкает замок, воздвигая между нами стену.
Я был словно в горячке, словно вместо крови у меня по венам бежал обжигающий огонь или яд. «Вышиби замок, – шептал мне внутренний голос. – Вышиби замок, забудь обо всем, растворись в ней, пропади… Пусть все рушится. Пусть оба ваших дома сгорят, главное, чтобы вы были вместе. Ничто не имеет значения – только любовь!»
Возблагодарив Господа за отрезвляющий вид синего горшка у меня в руках, я пошел вниз по задней лестнице к черному ходу. Ленивый охранник нехотя обвел меня равнодушным взглядом и открыл дверь. Я прошел к выгребной яме, вылил туда содержимое, а потом по своим же следам вернулся к дому и осторожно поставил горшок в таком месте, где его кто-нибудь обязательно нашел бы.
Прохладный дождь охлаждал мою кипящую кровь, и я провел час, гуляя под его освежающими струями, позволяя воде смывать мысли, порывы и отчаяние, пока наконец я не почувствовал, что у меня появились силы вернуться домой.
Мне предстояло рассказать домашним правду о браке Ромео и Джульетты. Но только не сейчас.
Не раньше утра.
ПИСАНО РУКОЙ РОЗАЛИНЫ КАПУЛЕТТИ ОТЦУ ЛОРЕНЦО
Мой верный брат во Христе, сегодня моя тетя, досточтимая синьора Капулетти, сообщила мне, что свадьба моей кузины Джульетты и графа Париса, который так настойчиво ищет ее руки, должна состояться столь же скоропалительно, как и похороны моего кузена. Она верит, что только это сможет возместить нам ту утрату, что мы понесли с его смертью.
Мы оба с вами знаем, почему это бракосочетание не должно состояться.
Дорогой святой отец, умоляю вас прийти как можно скорее, потому что она просто обезумела от горя, и я уверена, что ее сердце не способно никогда больше полюбить.
Я знаю, что вы всегда поддерживали и поддерживаете клан Монтекки, из которого происходит убийца Ромео, но я умоляю вас, пожалуйста, придите сюда поскорее, пока ужасные события не уничтожили нас всех. Вы, дорогой святой отец, должны найти способ спасти счастье Джульетты.
Ваша сестра во Христе
Розалина Капулетти
ИЗ ДНЕВНИКА ОТЦА ЛОРЕНЦО
Я молю Господа, чтобы он простил мне мои грехи, которые множатся ежечасно и становятся все тяжелее, ложась на мою душу невыносимым грузом. Я думал, что совершаю небольшой грех, поощряя неповиновение во имя любви, но теперь я вижу, что это влечет за собой все более тяжкие грехи.
Сначала я пошел против закона Вероны и наперекор приказу герцога, предоставив убежище юному Ромео, которому я помог остаться в городе, несмотря на его вину в смерти Тибальта; а потом из страха перед тем, что от отчаяния Джульетта может решиться на страшный, смертный грех самоубийства, я послал этого мальчика к ней в постель. А ведь сначала я хотел только освятить их союз, которого они оба так страстно желали. Я и подумать не мог о таких серьезных последствиях.
Теперь же, когда Ромео в безопасности и находится на полпути в Мантую, Джульетту вынуждают выйти замуж за Париса и таким образом осквернить ее законный брак. Она говорит о кинжалах и о великом, ужасном грехе самоубийства, ведь ее брачная ночь с Парисом стала бы изменой ее законному мужу. Я не знаю, что делать. Я только молю Господа свершить Его святую волю.
Ах, начинают звонить колокола – сегодня свадьба Вероники Монтекки, а потом будут двойные похороны Меркуцио и Тибальта. Я должен приступать к своим обязанностям перед Господом, хотя сердце мое разбито.