– Чего тебе? – спросила она.
Мухин мягко повернул ручку, впрочем, мягко не получилось – замок все-таки клацнул. Словно это был сигнал к атаке, Виктор шагнул к Людмиле и, не говоря ни слова, поднял юбку вверх. То, что он под ней обнаружил, его не удивило. Примерно этого он и ждал.
– Хорошие трусики…
– Что ты себе позволяешь?! – прошипела она.
– Ничего особенного… Трусы сама сшила?
– Связала. Из бабушкиного шарфика. Устраивает?
– Вполне. – Мухин отпустил юбку, но лишь для того, чтоб распахнуть кофту.
Верхняя булавка выдрала клок ткани, нижняя расстегнулась и повисла, угрожая острым концом.
Виктор снова не удивился. Черный бюстгальтер сидел безукоризненно.
«Идеальный лифчик на идеальной груди, – подумал Мухин отстраненно. – И чего б ему там не сидеть?..»
– Тоже из шарфика? Или на базаре для нищих купила?.. Твое белье долларов триста стоит.
– О-о! Господин Президент ориентируется в ценах? А сколько стоит батон хлеба, ты не знаешь?
– Это старая песня. – Он оттолкнул Людмилу в угол и, тут же поймав ее за болтающийся карман, сунул в него руку.
Рядом с мятой пачкой «Пегаса» лежала плоская коробочка. Мухин достал и бросил ее на полку. «Вог» с ментолом. Почему бы и нет?..
– На хлеб-то тебе хватает… – промолвил он. – Для кого этот маскарад? Для меня?.. Испытывала?!
– Ты чересчур много о себе… – сонно начала Люда, но Виктор схватил ее за локти и ударил о стену.
– Испытывала, да?! Ну и дальше что?
– Ничего.
– Как ничего? Что значит «ничего»?! Приперлась как старуха – думала… что ты думала?.. Ты тут на мне опыты ставишь, да?
– Не ори…
– Опыты?! – сказал он еще громче. – Какую тебя любить буду, какую не буду… Страшную, типа, не буду, бедную разлюблю, а с костылем бы пришла… тогда… – Виктор вдруг иссяк и, тяжело дыша, привалился к раковине. – Что ты молчишь?..
– Да…
– Что «да»?
– Эта наша оболочка… – чуть слышно сказала Люда, – других у нас больше не будет. Мы возвращаемся к нормальному состоянию. К единственному телу…
– И ты решила завернуть его в эту вонючую тряпку…
– Я должна была отрезать себе ногу?
– Да зачем?.. Зачем это все?! Проверить?
– Ты меня уже убил… когда-то. Теперь у меня не осталось выбора. Последнее тело. Тот, кто хоть раз тонул, потом долго боится воды.
– Вода – тупая стихия…
– Ты еще хуже. Страшней. Ты метущийся гаденыш, в котором слился десяток разных личностей.
– Как в каждом из нас…
– Возможно. Но тебя я вижу со стороны… и не вижу ничего хорошего.
– Я тоже… – Мухин вытряхнул себе сигарету. – Тоже в тебе не вижу… Дура. Стерва. Капризная бабища…
– Кто бабища? – возмутилась Люда. – Это я бабища?!
– Боевик в чулках. И в трусах за двести баксов… в дамских…
– В каких же мне еще быть?..
– Киллер с сиськами… и… с…
Виктор, не отдавая себе отчета, почти уже ничего не соображая, расстегнул на ней лифчик.
– И с такими… и с такой… – прошептал он, хмелея, проваливаясь вместе с самолетом в воздушную яму, и даже не пытаясь из нее выбраться. – С такой…
Сломанная сигарета упала на пол, за ней свалились обе пачки, потом с мягким шелестом шмякнулись сразу кофта и юбка. И через секунду – пиджак.
«Надо было лететь на казенном, – осоловело подумал Виктор. – Там у меня диван…»
– Господин Президент…
Мухин решил, что это пьяный сон.
– Господин Президент!
Пьяный сон, который невозможно отогнать.
– Виктор Иванович!
– Чего тебе?..
Он приоткрыл один глаз – сверху нависло кислое лицо Вовика. Свет в салоне горел еле-еле, над Мухиным лампочка и вовсе погасла, вероятно – стараниями вездесущего начбеза. Рядом, укутавшись в пиджак самого Президента Российской Федерации, уютно сопела «боевик в чулках». От этого не хотелось ни вставать, ни шевелиться, ни просыпаться – никогда.
– Где летим? – спросил Виктор, зевая.
– Полтора часа до Хабаровска.
– Посадку запрещаю, – бросил он, мучительно разгибая затекшие колени.
– Без дозаправки не дотянем, Виктор Иванович. «Ил» – не дельтаплан, его кормить надо. Но я сейчас не об этом хотел сказать… – Вовик помялся. – Я тут, пока вы отдыхали, справки навел. Об этом аппарате…
Слово «отдыхали» прозвучало без какой бы то ни было издевки. Начбез искренне верил, что лишняя минута президентского сна важнее, чем счастье целого города, и если уж брал на себя грех будить Мухина, то исключительно по делу.
– Ну. И что?.. – Виктор аккуратно вылез в проход и помахал руками. В позвоночнике хрумкало, это было чертовски приятно.
– Ничего, Виктор Иванович. Все, что он вам доложил, – про «китайскую ничью», про боевое дежурство… все это бред сивой кобылы.
Мухин прекратил свои упражнения – так резко, что пошатнулся и схватился за соседнюю спинку. Под клетчатым Аэрофлотовским пледом недовольно задвигались.
– Прилетели? – спросил всклокоченный Немаляев.
– Да рано же еще… – отозвался с переднего кресла Борис.
– Слушайте! – сказал Виктор. – Ну, продолжай, – обратился он к Вовику.
– Изделие было. Его построили и в пятидесятом году запустили. Здесь все сходится.
– Почему это «было»? – насторожился Мухин.
– Потому, что его демонтировали. В конце пятьдесят шестого года его уже не было.
– Значит, это Хрущ, зараза… – выдавил Немаляев.
– Всю техническую документацию уничтожили, железки отправили в печь, а котлован, где это находилось, залили бетоном. Ученые, занимавшиеся проектом, получили госпремии, ордена и дачи в хорошем месте. А летом в поселке случился крупный пожар… Институт был расформирован. «Почтовый ящик», на котором собирали Изделие, перепрофилировали на космос. Монтажников раскидали по всей стране. Через год-два их следы, как правило, теряются… До сегодняшнего дня о факте существования аппарата знали только три архивные крысы с нулевой формой допуска.
– С нулевой? – переспросил Мухин.
– У нас с вами ее никогда не будет, – ответил Вовик. – Да она и не нужна. В архиве ничего не осталось. Ну, может, финансовые отчеты, или пара служебных записок… Это не то, Виктор Иванович.
В салоне уже никто не спал. Облака в иллюминаторах порозовели, но не расступились. Казалось, самолет летит низко над расстеленным полем ваты, срубая крылом пушистые клочки.