Я подполз к Эшли.
Глаза ее были открыты, но я не увидел в них жизни.
Потом тот голос, что я уже слышал, шепнул:
«Любимый!»
В глазах у меня помутилось. Я видел все как сквозь белую пелену, туман из теней и света.
«Мой любимый…»
Что-то знакомое и теплое снизошло на меня… или было со мной всегда? Впервые я почувствовал это в пещере Мерлина. Существо близкое и неведомое, знакомое и в то же время до мурашек непохожее. Дарованный Небесами Меч королей пребывал в нашем мире, но не был его частью. Так говорил мне отец. То же и чужое присутствие, которое возникло между мною и Эшли, связало нас.
Лежа рядом, я прижал кровоточащую ладонь к ее ране и убрал с ее лица волосы.
«Именем святого Михаила…»
Я не чувствовал под собой пола. Я плавал в белом облаке. Я находился в кабинете, но одновременно где-то еще – там, куда не попасть Мингусу и мафиози из АМПНА. В этом месте без центра и границ не было ничего земного.
«Князь света, услышь мою молитву».
Веки Эшли задрожали, как черные бабочки, и она схватила меня за руку. Моя кровь смешалась с ее. Я уловил биение сердца.
Она ожила.
Мне снилось, что я сижу на вершине холма с каким-то стариком. Мы привалились к дубу и наблюдали за тем, как внизу, на мысу, работают люди. Одни укладывали белые камни, другие замазывали щели строительным раствором. Я спросил старика, что они строят.
– Камелот, – ответил он.
Замок возвышался на триста футов над узким заливом между скалистыми утесами. Волны с грохотом разбивались об острые камни, и за этим шумом, подобно быстрому течению под тихими водами, слышался тонкий пронзительный вой.
– Я бывал здесь.
– Я тоже, – кивнул старик.
– Чей это плач?
– Мой, – улыбнулся он и расстегнул молнию на лице.
Лоскуты кожи упали на его плечи. Старик взял в руки свой череп. Сначала тот был белым, как камни замка, а потом стал прозрачным, как стекло. Только глазницы остались темными, и свет был не в силах разогнать поселившийся в них мрак.
– Дотронься.
Я проснулся мокрый от пота. Ничто не изменилось: я лежал на застеленной кровати в комбинезоне, под повязкой пульсировала рана. В комнате был кто-то еще. Я увидел походные ботинки, а между ними – наконечник черной трости.
– Эшли, – прошептал я.
– Не угадал, – отозвался Нуэве.
– Я знаю, что ты не Эшли, придурок. Она жива?
– А с чего бы ей умереть? К ней прикоснулся ангел.
Я рванулся к нему. Трость со свистом рассекла воздух, и острие клинка ужалило меня в горло.
– Не советую, Альфред.
– Ты меня не убьешь. Я теперь «предмет особого интереса».
– Доктор Мингус считает, что у него более чем достаточно материала для достижения поставленной цели. Как и у большинства ученых, его оптимизм граничит с наглостью. Но с другой стороны, возможно, что доведенный до крайности оптимизм и есть самое точное определение наглости. Что такое? Ты не расположен к философским беседам?
– Ты меня обманул.
– Ты попросил, чтобы тебя извлекли из гражданского интерфейса, а Кэмп Эхо трудно назвать таковым.
– Ты знаешь, о чем я. Вы и не собирались менять мою личность.
– Моя миссия состояла из двух частей: первая – как можно быстрее вернуть Великую Печать, и вторая, рассчитанная на долгую перспективу, – защитить «предмет особого интереса», имеющий огромное значение для международной безопасности.
– Мою кровь.
– Альфред, ты знаешь, кто я такой, – улыбнулся Нуэве.
– Знаю. Ты скотина.
– Агент, не соблюдающий протокол.
АНП. Я понимал, что это значит. Мои желания не имели значения. Его не имели даже желания босса Нуэве, Эбби Смит. Единственное, что было важно, – миссия. Я попытался понять, как это устроено. Обычно босс говорит тебе, что делать или не делать. Но АНП не подчиняется этим правилам, а если так, то по чьим играет? Как только я понял, что знаю ответ, у меня участился пульс.
– Где Эбби?
– Я еще в Ноксвилле сказал: не спрашивай о том, что знаешь и так. Иначе собеседник решит, что ты глуп. Директор Смит вернулась в штаб-квартиру, чтобы лично выступить перед советом в твою защиту. Директор мало что излишне сентиментальна, она еще и поразительно наивна в вопросах деятельности нашей Конторы. Истинная власть в АМПНА принадлежит не директору, а совету, и тот, кто контролирует совет, контролирует Контору.
– А как же Эшли?
– А что с Эшли?
– Она координатор по моему извлечению. Выясняется, что меня не извлекут. И что теперь с ней будет?
– Этого, Альфред, ты никогда не узнаешь.
Я посмотрел Нуэве в глаза. Он не отвел их. Лицо его не выражало ничего, разве только легкое любопытство.
– Ты думал о побеге, – шепнул Нуэве. – Оставь эти фантазии. Ты никогда не покинешь Кэмп Эхо.
Потребовалась целая секунда, чтобы я усвоил эту мысль.
Даже после вчерашнего осмотра доктором Мингусом я еще надеялся, что меня переправят на остров, который рекламировала посредством «PowerPoint» Эбби Смит. Теперь я подумал, что меня прикончат. Сердцебиение взяло новый рекорд.
– Вы не отправите меня на остров АМПНА?
– Больше тебя никто и никуда не отправит. Завтра утром доктор Мингус проведет последнюю процедуру. Фронтальная лоботомия. Ты знаешь, что такое лоботомия?
– По-моему, это удаление части мозга.
– Именно. Мыслящей части. Человеческой.
– Вы хотите превратить меня в овощ.
– Это совершенно не больно.
– Правда? То есть тебе больно не было?
Нуэве улыбнулся и взял с прикроватного столика черную коробочку.
– Альфред, ты помнишь чудный корабль «Пандора»?
– Помню.
«Пандорой» был джетфойл АМПНА, на борту которого я познакомился с Сэмюэлом и Эшли. После того как Майк Арнольд выкрал Печати Соломона, нас переправили в Египет именно на «Пандоре».
– На этом корабле твой дорогой друг и суррогатный отец преподобный Сэмюэл Иоанн, бывший Оп-девять, впервые добыл твой чудесный гемоглобин. Могу добавить: не поставив тебя в известность и, соответственно, без твоего согласия.
– Верно. Он сделал это, чтобы зарядить пули для битвы с демонами. Я и без тебя это знал.
– Да, но кое-чего ты все-таки не знаешь. Пока ты спал под наркозом и еще не очнулся в своей каюте на том превосходном корабле, он приказал имплантировать тебе специальное устройство под номером тысяча тридцать один.