Когда домашние заметили, что Карл Петрович свободно летает, его торжественно выпустили на улицу, сначала хорошенько накормив. Скворец вылетел из дверей как пуля. Даже хвостиком не вильнул мне на прощание, так обрадовался.

Потом Папа приколотил скворечник к большой липе во дворе, где на толстой ветке висели веревочные качели. И следующей весной там поселились скворцы. Ира говорила Люде, что это Карл Петрович с женой. Девочка Люда качалась на качелях и кричала:

– Эй, Карл Петрович, как дела?

А Соседка Марковна смотрела на нее осуждающе.

Жаль, что я не мог себе позволить летать по двору среди бела дня. А то бы я смотался к скворечнику и узнал, наш это скворец или нет. И спросил бы у него, как дела, если наш.

18. Как меня украли

Я уже говорил, что я очень красивый? Правда? Не может быть. Значит, я забыл. Однажды моя собачья привлекательность сыграла со мной злую шутку.

Как я уже рассказывал, двор, где стоял наш дом, был огорожен высоким забором. В заборе были большие ворота, которые всегда закрывались на задвижку. Папа открывал их полностью, только когда выезжал куда-нибудь на машине.

Как-то раз собрался Папа в дорогу. Он выкатил автомобиль из гаража, а я уже сидел на своем любимом месте на полочке у заднего окна.

– Нет, – сказал Папа, – сегодня ты со мной не поедешь. Нельзя, – и вытащил меня из машины. – Иди домой. Домой! – приказал он строго.

Я сделал вид, что послушался, а сам немного обиделся. И спрятался за розовым кустом, чтобы улучить минутку, когда Папа отвернется, и проскочить в машину. И не успел. Пока Папа открывал ворота, дверцы были захлопнуты. А потом он сел и уехал. Я помчался следом, чтобы посмотреть: куда это Папа поедет? В какое такое место, куда собакам никак нельзя?

Если б я полетел, то, конечно же, догнал бы Папу. Но летать на людях я стеснялся. Я бежал со всех ног несколько кварталов, а потом Папина машина завернула за угол и скрылась из виду. Огорченный, я пошел домой…

Я был сильно расстроен. Даже решил не вилять хвостом и не радоваться Папе, когда он вернется. Я брел по улице повесив нос и представлял, как Папа будет спрашивать:

– А где это Пушок, почему его не видно? Почему он меня не встречает и не радуется?

А Девочка Люда скажет:

– А он весь день лежит на подстилке грустный и даже ничего не ел.

Или нет. Она скажет:

– А его вообще сегодня никто не видел…

А Папа скажет:

– Может быть, его дома нет? Может быть, он потерялся? Или его украли?

И тут все заплачут:

– Бедный Пушок! Бедные мы! Как же мы теперь без него будем?

Я брел домой и представлял, что я не вернулся, и Папа плача признается:

– Это я виноват! Почему я не взял его тогда с собой?

И так мне было грустно и жалко себя, что я даже не заметил, как передо мной появились две большущие ноги в пыльных ботинках. Я поднял голову и увидел над собой незнакомого дядьку. Дядька смотрел на меня, и я ему на всякий случай вильнул хвостом. Из природной вежливости. А Дядька вдруг подхватил меня поперек живота и засунул себе под куртку! Это было так неожиданно, что я даже тявкнуть не успел.

Моя красота меня сгубила. Если бы я был не очень красивый пес, вроде бультерьера или стаффордшира, думаю, никто бы не схватил меня поперек живота.

Я сидел под душной курткой в полной темноте и лихорадочно соображал: что же теперь делать? Укусить Дядьку я не мог, он плотно придавил мне нос локтем. И даже залаять как следует и позвать на помощь я не мог. Потом я услышал звук мотора и почувствовал, что нас слегка потряхивает. Меня увозили! И даже неизвестно на чем – на машине или в автобусе!

Потом Дядька снова долго шел по дороге, наконец остановился и вынул меня из-под куртки, держа за шкирку. Ужасно унизительное положение! Я висел и осматривался. Было уже темно. Я смог разглядеть только темный сад, кусок кирпичной стены и старую прогнившую собачью будку. Дядька посадил меня в будку, привязал за шею веревкой и ушел.

В будке чувствовался слабый запах чужой собаки, было сыро и противно. Я еще ни разу не ночевал в таком неподходящем для домашнего питомца месте. От горя я начал лаять и плакать, но никто не пришел ко мне на помощь, и я уснул, расстроенный. Перед тем как заснуть я подумал: не нужно было мне представлять, как я потерялся, а особенно – как меня украли… Вот накаркал, глупая я собака…

19. Как меня продавали на базаре

Утром пришел вчерашний Дядька. Я не успел его рассмотреть или хотя бы куснуть. Он затолкал меня в пластиковую сумку и задернул «молнию». Чуть не прищемил мне ухо, гад такой! И даже не покормил. Пока я плыл куда-то в вонючей покачивающейся сумке, меня начала мучить совесть. Зачем я побежал за Папиной машиной? Ну подумаешь, меня не взяли! Может быть, Папа ехал на важную встречу, где было много кошек? Я бы им там устроил переполох, как бы ни сдерживался. Я-то свой характер знаю! И Папа знает. Поэтому и не взял меня с собой…

Наконец меня из сумки вынули. От яркого света я даже как будто чуть-чуть ослеп. Но все-таки ухитрился цапнуть Дядьку за палец. Дядька хотел меня стукнуть, но тут раздался голос:

– И сколько хотите за собачку?

Спрашивала очень смешная бабушка в розовой шляпке с бумажными цветами.

– Пятнадцать долларов.

Интересно как меня оценили. Папа и Мама не заплатили за меня ни копейки – я был подарок для Девочек. При воспоминании о Папе, Маме и Девочках мне опять стало грустно.

– Чистокровный нидерландский пекинес. Родители чемпионы Европы. – Вот врет и не краснеет! Я уже разглядел – морда у Дядьки и так все время была красная. И щекастая, как у бульдога. – Умеет ходить на задних лапах и носить поноску.

Опять вранье, – не умею я на задних лапах, зачем мне это надо? Ха! Интересно, сколько бы за меня захотели заплатить, если бы он сказал, что я умею летать?

Эх, жаль, я привязан веревкой за шею, а Дядька намотал на руку другой конец. А то бы я смылся от них в небо – и плевать, что подумает Бабушка в Шляпке. Может, у меня родители – чемпионы Европы по международным перелетам!