Брускин стоял у ритуальной стены, залитой старой кровью. На уровне головы комиссара на камне засохли остатки почерневшего мозга с прилипшими волосами.
Страшные и агрессивные хетти-мужчины наступали на Брускина. У передних в руках были копья с каменными наконечниками, у остальных – просто остроугольные камни.
– Хга! – скомандовал вождь, самый крупный и самый сильный, и дикари приблизились еще на один шаг.
Брускин был измучен и возбужден. Щеки его горели лихорадочным румянцем. Он был без буденовки, без очков, без штанов, но не терял надежды. И он выбросил вперед руку и заговорил скороговорно, как на митинге:
– «У Гегеля диалектика стоит на голове. Надо ее поставить на ноги, чтобы вскрыть под мистической оболочкой рациональное зерно!» [32]
– Хга!
Еще на шаг Брускин приблизил себя к мученической смерти.
– «Агностик говорит: не знаю, есть ли объективная реальность, отраженная, отображенная нашими ощущениями, объявляю невозможным знать это» [33] .
– Хга!
Кремневые наконечники на копьях нетерпеливо подрагивали у его груди. Румянец исчез с растерянного лица Брускина, и из глаз побежали слезы. Дикари ждали последнего его слова.
– Эйнцике либе бобэн, хэлф мир… [34] – прошептал он вдруг и улыбнулся, и надежда, но иная надежда возникла в его глазах.
Вождь не давал свою страшную команду, и Брускин вдруг запел тоненько, тихо, нежно:
Их дер молзих ин дэм фрайтих авдернахт.
Ой вос фар а ширэ дер татэ мит ди киндер занбэахт!
Флэг зинген эмирес флэг дер татэ дих авекзэцин
цу бомки мит а лэфэлэ!
Гебн митн фингерл а кнак.
Флэг ди бобэ мит гойдэрл – шоклн митн кэпэлэ.
Ой вэй виншмак! [35]
Немало славных страниц было вписано нашими кавалеристами в секретную книгу Великого похода, но в ряду побед больших и малых битва близ Курукшетры все же стоит особняком.
Штат Раджастхан. Близ Курукшетры.
1 апреля 1929 года
Бывшая Иванова дивизия, уменьшившаяся за годы непрерывных боев и походов до размеров сотни, томилась в ожидании командирского слова.
Были сумерки, и Новик то опускал бинокль, то вновь прикладывал его к глазам не в состоянии определить – кто же находится на другом краю огромного поля, на котором пять тысяч лет назад сражались между собой боги и люди?
Дивизия – сотня Новикова – скрывалась в кустарнике, и противник, тоже примерно сотня, их не замечая, двигался неторопливым шагом.
– Да англичанка это, Иван Васильевич! – подсказывал нетерпеливо ординарец Государев-внук.
Новик оскалился в улыбке:
– Сперва врежем, потом разберемся. – И, привстав в стременах, повернулся к своим, закричал: – Шашки наголо! Пики к бою! За мной в атаку! Марш-марш!
И как всегда, поскакал первым, а его дивизия-сотня рассыпалась на просторе лавой.
Противник их наконец заметил, занервничал, кто-то там, кажется, пытался отступить, кто-то спешиться и залечь, чтобы встретить огнем. И все-таки те решили принять бой и тоже рассыпались лавой и понеслись навстречу.
Иван обернулся к своим и крикнул весело:
– Руби до седла, остальное само развалится!
Вечерний густой воздух ответил эхом, и с той стороны донеслось:
– Руби до седла, остальное само развалится!
Лавы катились навстречу друг другу – лоб в лоб. Иван выбрал скачущего у противника первым и, направив на него коня, перекинул трофейную ханскую саблю из правой руки в левую.
Лавы смешались, зазвенела сталь о сталь, Новик привстал в стременах и вдруг услышал испуганное и радостное:
– Иван!
И по всей линии боя звон металла стал стихать, а вместо него послышались удивленные восклицания:
– Федька, ты, что ль? Тю!
– Николай! Чертяка!
– Дедушка! – это кричал Государев-внук.
Перед Новиком сидел в седле Колобок и улыбался.
И Иван плюнул от досады – он уже настроил себя на бой.
Вокруг огромного костра, на котором зажаривалась целая лесная свинья, лежали кольцом кавалеристы, гомонили, смеялись. То и дело хлопал по плечу смущенного внука Государев-дед.
Командиры лежали чуть в отдаленье и даже на отдыхе выглядели озабоченными.
– Применяем партизанскую тактику… – рассказывал Новик.
– И мы применяем… – кивнул Колобок.
– Поэтому у нас теперь не дивизия, не эскадрон, а партизанский отряд…
– И у нас партизанский…
Иван взглянул на Колобка исподлобья и продолжал со значением:
– У нас… отряд… имени… Афанасия… Никитина…
– И у нас то же самое! – воскликнул Колобок.
Новик смотрел на бывшего соратника изучающе-внимательно. Тот улыбнулся.
– Честное партийное, Иван!
Иван усмехнулся, мотнул головой, поднял кружку.
– Раз так – давай выпьем для продолжения разговора.
Они чокнулись, выпили, поморщились.
– Оно даже лучше, – подытожил Иван. – Спору будет меньше при объединении.
– При каком объединении? – осторожно спросил Колобок.
– Как при каком? – удивился Новик. – Неужто мы встретились – и разъедемся?.. У нас вместе, считай, эскадрон будет…
– А командовать им кто станет? – испытующе глядя, спросил Колобок.
– Да уж выбрали б командира… – ушел от ответа Новик.
– Уж не тебя ли?
– А хоть бы и меня… – ответил Иван, глядя в сторону.
– Во-он оно что… – протянул Колобок. – Между прочим, когда я дивизией командовал, тебя с эскадрона гнали как сраного кота! Ишь чего захотел – объединяться!
Иван напрягся, но сумел подавить в себе приступ ярости.
– Колобок, – заговорил он тихо, – мне тут индусы жаловались – банда какая-то непонятная появилась в округе, грабит кого ни попадя… Уж не ты ли это партизанишь?
Колобок не решался взглянуть в глаза Новика, но все же защитился: