А я прошу: живите – сколько можете, сколько получится, живите всегда – дядя Саша Павлов с женой тетей Наташей, две тети Маши – Кузьмина и Сычева, и тетя Рая Картавенко…
В моем детстве в тех местах почти не было церквей и народ не был религиозен, имя Бога не упоминая даже всуе, но, я свидетельствую, он жил по божеским законам: не убивал, не крал, не желал жены ближнего своего… Большую часть своей жизни они прожили в аду, и, может, это дает им право на рай? Я очень на это надеюсь, и если это так, то отцу моему ничто и никто уже не мешает любить.
2013
1
Это случилось в прошлом году, весной. Та весна, как вы конечно помните, была на редкость капризной: жаркие до духоты дни сменялись зимними холодами, вместо ласкового дождичка начинала вдруг сыпать снежная крупа и, поддуваемая ветром, секла лица несчастных пешеходов; а потом неожиданно выглядывало солнце, и вновь становилось жарко…
Но в тот злополучный вечер, когда все началось, погода стояла самая что ни на есть весенняя – теплая и тихая. Воздух, пахнущий бензином, асфальтом и железом трамвайных рельсов, был тем не менее упоителен.
Было уже поздно, примерно без пятнадцати одиннадцать – это время с каких-то пор и как-то незаметно в нашем городе стало считаться поздним. Широкая центральная улица безмолвствовала, только иногда, шурша резиной шин, проносились хищные легковые автомобили с затемненными стеклами да где-то вдалеке дребезжал и взвизгивал на поворотах невидимый трамвай.
Пустой ночной город обыкновенно вызывает тревогу и даже страх, но человек, который шел посреди улицы прямо по трамвайным путям, не испытывал, похоже, ни капли тревоги.
Пальто его было расстегнуто, берет съехал на затылок, а шелковый шейный платок сбился набок. Он шагал, широко размахивая руками и декламируя вслух известнейшее стихотворение известнейшего поэта:
Мимо ристалищ, капищ,
Мимо храмов и баров,
Мимо шикарных кладбищ,
Мимо больших базаров,
Мира и горя мимо,
Мимо Мекки и Рима,
Синим солнцем палимы,
Идут по земле пилигримы.
Он читал эти строки не так, как делал бы это чтец-декламатор (да и где они теперь, чтецы-декламаторы), но – как поэт: вдохновенно, гордо и немного застенчиво. Впрочем, почему как? Этот человек и был поэт! Конечно, не нобелианец, в отличие от автора «Пилигримов», но в нашем городе среди любителей поэзии слыл автором талантливым и достойным.
Звали его Александр Сергеевич Макаров.
Да, он был несколько нетрезв, но не оттого читались вслух притихшему городу стихи… Дело в том, что несколькими часами ранее увидела свет его книга: «Александр Макаров. Избранное», а это, согласитесь, в наше время – событие. И, что немаловажно, выпустили ее не на средства автора, эти средства у Макарова отсутствовали (к тому же он считал подобные издания уделом графоманов), а на деньги известного в нашем городе мецената, финансиста и промышленника Савелия Тимофеевича Фунтова.
В честь этого события устроили банкет, или, как теперь говорят, презентацию, на которую собрались: творческая интеллигенция, бизнесмены и даже кое-кто из отцов города. Было много шампанского и горячих, искренних слов о том, что русская поэзия не умирает и никогда не умрет, поскольку этого не допустят такие люди, как Савелий Тимофеевич Фунтов и Александр Сергеевич Макаров.
И вот теперь в одном кармане пальто Макарова лежал хотя и в мягкой обложке и небольшого формата, но довольно толстый сборник его стихов, а в другом – конверт, который сунул ему, облобызав на прощание, сам Фунтов.
Выйдя на улицу, Александр Сергеевич с некоторым смущением заглянул в конверт и обнаружил там новенькую десятитысячную купюру. Прошлой весной, как вы, конечно, помните, десять тысяч были не такие уж большие деньги, но и не совсем маленькие, и Макаров конечно же обрадовался, представив, как обрадуется так необходимым сейчас деньгам его жена Наташа.
Словом, Александр Сергеевич был счастлив! А счастье, как известно, бесстрашно, и потому он не боялся ночного жутковатого города, а читал ему стихи.
Но счастье, видимо, еще и глухо, ибо Макаров не услышал, как его окликнули. Голос был женский, виноватый и испуганный.
– Молодой человек!
До Макарова дошло, он остановился и оглянулся. У подъезда дома стояла женщина, какая-то очень домашняя, с усталым лицом, в накинутом на плечи сером демисезонном пальто.
– У вас закурить не будет? – спросила она и виновато улыбнулась.
Услышав этот вопрос, Макаров мгновенно, помимо своей воли, инстинктивно съежился.
– Сигаретку. – Женщина приблизила ладонь ко рту и изобразила курение. Пальцы ее были измазаны чернилами – наверняка она была школьной учительницей, какой-нибудь химичкой, допоздна засидевшейся за проверкой тетрадей и искурившей, не заметив того, свою дневную норму – пачку дешевых сигарет.
Макаров пожал плечами.
– Нет, нет, – сказал он. – Извините, но я не курю.
Сзади зазвенел вдруг пронзительно трамвай, и Макаров резво перескочил через рельс, уступая дорогу. Освещенный изнутри, трамвай был пуст, если не считать сидящего неподвижно, окаменело вагоновожатого.
Женщина у подъезда исчезла. Макаров посмотрел на часы и покачал головой, было ровно одиннадцать; он торопливо привел в порядок свой костюм: застегнул пальто, поправил шейный платок, а берет натянул почти до самых бровей и, сунув руки в карманы, свернул с центральной освещенной улицы в переулок темный и зловещий. Александр Сергеевич не искал ночных приключений, просто дом, его дом, где ждали жена и маленький сынишка, находился именно в этом переулке. Дом был не старинный, но старый, ранней советской постройки: не очень складный, но все же уютный. Макаров любил свой дом. Он уже видел очертания на фоне ночного неба. До дома оставалась сотня-другая шагов, как вдруг из‑за угла кто-то метнулся ему наперерез. Макаров резко остановился, вытащив почему-то из карманов руки и безвольно опустив их, замер, напряженно и покорно дожидаясь своей участи… Да, Александр Сергеевич боялся, а кто, скажите, в наше время не боится? Разве что сумасшедшие да те, кто вооружены.
Александр Сергеевич был невысоким, среднего роста, скорее даже – ниже среднего, однако тот, кто подбежал к нему и приблизился почти вплотную, оказался еще ниже, он был попросту коротышка, можно даже сказать – гном. Он и напоминал гнома – патлатый, с большой всклокоченной бородой. На нем болтался синий спецовочный халат. На лице его выделялись большие глаза, которые смотрели пытливо и заискивающе.
– «Макаров» нужен? – спросил он хрипловатым от волнения голосом.
– Я? – спросил Макаров, приходя в себя после испуга.
– Да не ты, а тебе! – еще больше заволновался незнакомец. – «Макаров», говорю, нужен?