Book.

На этот раз Данте легко нашел стол, вокруг которого сидели мудрецы. Он больше не сомневался в том, что этот угол таверны был особым. Члены Studium встали и молча поклонились в ответ на приветствие поэта. Они с любопытством поглядывали на него, но никто не желал заговорить первым.

Наконец молчание нарушил Теофило Спровьери.

— Мы рады, что вы вновь посетили Третье Небо, мессир Алигьери. Для нас это большая честь, и мы очень хотим знать, к каким новым выводам вы пришли по поводу событий, которые мы в прошлый раз обсуждали. Если таковые выводы имеются, — добавил аптекарь, приглашая поэта садиться рядом с собой.

Данте показалось, что в голосе Теофило прозвучала ирония, и он уже хотел ответить в таком же тоне, но его опередил Чекко из Асколи.

— Дорогие собратья, к чему вынуждать нашего почетного гостя распространяться на столь низкие и печальные темы, когда судьба одарила нас возможностью выслушать его мнение по поводу гораздо более возвышенных материй?! Скажите лучше, мессир Алигьери, какие новые сочинения вы намереваетесь создать в минуты досуга, свободные от дел по управлению Флоренцией?

— Я задумал труд, в котором знания будут предложены в равной мере всем читателям, как яства гостям на пиру, — ответил Данте.

— На пиру? — прозвучал за спиной у поэта чей-то голос.

Данте обернулся и увидел Чекко Ангольери. Тот словно только что вылез из-под стола или приблизился к нему крадущейся походкой, будто вор.

— И что, на этот пир пригласят только мудрецов или и всех остальных тоже? — с этими словами Чекко Ангольери оглядел сидевших за столом с таким видом, словно требовал их внимания к своим словам. При этом его неожиданное и незваное появление никого не удивило.

Данте даже показалось, что некоторые мудрецы еле заметно одобрительно кивают не очень изящным остротам Ангольери.

— А вы не боитесь, мессир Алигьери, — продолжал Чекко Ангольери, поспешно поприветствовав собравшихся за столом, — что ваш пир превратится в сборище нищих попрошаек?.. И о каких же философских материях пойдет речь в вашем сочинении? — добавил он, садясь рядом с Веньеро и подливая вино в кубок венецианцу.

— Обо всех, — ледяным тоном ответил приор. — Будут систематически освещены все темы: от формы мироздания до самых тайных порывов души. А в конце речь пойдет о высшей из добродетелей.

— О какой же?

— О справедливости, — ответил Данте, по очереди взглянув в глаза каждому из собравшихся.

Всех, видимо, поразило это откровение.

— Конечно, справедливость — краеугольный камень всех добродетелей, — пробормотал Антонио да Перетола. — И все же, говоря о справедливости, невозможно уклониться от печальной темы, которой хотел избежать Чекко из Асколи… Как вы считаете, по каким причинам было совершено это преступление?

— Да уж, мессир Алигьери, — вмешался Бруно Амманнати. — Было бы интересно услышать ваше мнение… Говорят, что очень веские личные мотивы могут толкнуть человека на преступление, но сильная личность всегда сможет побороть в себе желание совершить злодеяние. Если это так, мастера Амброджо убил очень слабовольный человек — или у него были крайне важные причины пойти на это.

— В целом вы правы.

— Как вы думаете, мастера Амброджо могли умертвить его же собратья по ремеслу?

— По какой же причине?

— Может быть, мастер Амброджо хотел насмеяться над их искусством, которым они так гордятся. Вы же видели мозаику, состоящую из пяти частей, в которой использованы материалы разной ценности. Мне кажется, что эта фигура должна изображать пять самых знаменитых мастеров мозаики в Италии! — С этими словами Амманнати стал оглядываться по сторонам, ища поддержки слушателей. — Вспомните, как часто Амброджо хвалил собственные произведения и сравнивал их с работами четверых остальных знаменитых мастеров: Буондельмонте, Мартино, Джусто да Имола, а также с вашими произведениями, мессир Якопо!

При звуках собственного имени архитектор улыбнулся одними губами и еле заметно поклонился.

— При этом мастер Амброджо не скрывал, что считает свои работы наилучшими. Он даже смеялся над произведениями остальных. Мне кажется, что, используя материалы разной ценности для изображения тела старца, наверняка символизирующего искусство вообще, Амброджо хотел подчеркнуть разную ценность произведений мастеров мозаики.

— Правда! — Кивнул Чекко из Асколи. — Я помню, что Амброджо часто сравнивал свои способности с чужими. Но кого же нам следует заподозрить?

— Мы все прекрасно знаем правила гильдии скульпторов и архитекторов, — продолжал Амманнати. — Они запрещают в любом виде порочить своих коллег. Нарушивших это правило ждет очень суровое наказание. А ведь члены этой гильдии и раньше жестоко наказывали нарушителей этих правил. Вам должно быть это известно, мессир Алигьери. Ведь о ваших флорентийских красильщиках рассказывают и не такое!

Данте молча кивнул. Вся Италия знала, что гильдия флорентийских суконщиков отправила во Францию целую экспедицию, чтобы покарать смертью двух красильщиков, открывших французам секреты покраски сукна. Потом сами же суконщики для пущей острастки рассказывали об этом убийстве на каждом углу. Впрочем, жестокое убийство мастера Амброджо казалось Данте слишком суровым наказанием…

Тем не менее богослов вроде бы верил в справедливость своей версии, которая к тому же снимала все подозрения с членов кружка «Третье Небо».

Кроме Якопо Торрити, конечно…

Данте заметил, что почти всем собравшимся за столом пришлась по вкусу эта гипотеза.

— На чем же основывается ваше предположение? — осторожно спросил богослова Данте.

В глубине души поэт сомневался в том, что Амброджо умертвили его же собратья по искусству, но хотел выслушать все мнения в надежде узнать что-нибудь новое и полезное.

— Вспомните, каким образом убили мастера, — сказал Амманнати. — Убийца воспользовался известковым раствором, который сам мастер постоянно использовал в своей работе. Мне кажется, убийца хотел указать на то, что мотив преступления следует искать в профессии жертвы.

— Но неужели вы думаете, что соперничество среди художников может быть настолько острым, что толкнет их на убийство? — с сомнением в голосе спросил Теофило.

— Не забывайте о слабовольных людях! Такие люди, чувствуя себя оскорбленными и униженными, могут пойти на что угодно. Особенно если их вера не слишком крепка. Моральная слабость некоторых людей может стать их опасным оружием. Такие люди способны на очень жестокие поступки. При этом никто не утверждает, что все мастера севера Италии сговорились убить Амброджо. Художнику достаточно было уязвить самолюбие одного из них. Догадайтесь, кого Амброджо изображал кусочками терракоты, и узнаете имя убийцы!

— Легко сказать — догадайтесь! — воскликнул Антонио да Перетола. — Никто из остальных упомянутых художников не бывал во Флоренции. Конечно, не считая вас, мессир Якопо…