У поэта снова закружилась голова, и он присел на камень возле дороги.

Добродетель! Но что же ему делать, если румяна на лице Антилии — лишь хитрая уловка, чтобы скрыть ее благородные черты до того момента, когда она станет живым знаменем бунтовщиков?! А ведь она знает о его Беатриче! А вдруг она хочет ему ее заменить?! Королева?! Наследница Гогенштауфенов, которая скрывается то в таверне, то в лупанаре!.. Каков его долг? Бежать во Дворец Приоров с вестью о заговоре гибеллинов? Вернуться сюда с солдатами, окружить публичный дом, заковать Антилию в кандалы, вырвать у нее под пыткой всю правду и передать ее палачу, который отрубит ей голову, как Коррадино? Не допустить восшествия на престол блудницы?

Данте покачал головой.

Эта женщина всего лишь заморская танцовщица. Королева не может быть проституткой! Ангольери сошел с ума, или пошутил, или просто был пьян!

Часть пятая

Глава XIX
Убийство аптекаря

21 июня, на рассвете

Синюю темноту ночи окрасили нежные розовые лучи. На востоке занималась заря. Яркое пятно Венеры сверкало как алмаз, затмив собою остальные звезды.

Придется подождать, когда откроют ворота!

Данте мог и сам приказать их открыть, но он не хотел, чтобы кто-то узнал, куда он ходит.

Однако, к удивлению поэта, ворота были и так открыты. Перед ними выстроились в шеренгу вооруженные воины. Стоило Данте сделать несколько шагов к воротам, как на него нацелилось множество копий и кто-то с силой заломил ему руки за спину.

Данте вырывался и кричал, что он приор.

Наконец кто-то приказал стражникам отпустить его. Перед поэтом словно из-под земли выросла коренастая фигура начальника стражи.

— Вы тоже по ночам охраняете город, мессир Алигьери? — вплотную приблизившись к Данте, сказал капитан. — Вижу, вы взяли под защиту очень веселый квартал, — ухмыльнувшись, добавил он и кивнул в сторону публичного дома.

— А что вы делаете здесь со своими людьми? — мрачно спросил его Данте.

— Командую, мессир Алигьери. Прошел слух, что к нам в город хотят проникнуть незваные гости, вот я и удваиваю караулы.

Поэт что-то буркнул себе под нос и прошел в ворота.

Капитан и не подумал последовать за ним, а лишь проводил его взглядом.

Данте страшно устал. Собрав последние силы, он кое-как добрался до Сан Пьеро и рухнул на постель.

Несмотря на усталость, поэт не мог уснуть. Мысли в его голове метались как птицы в тесной комнате. Он переводил взгляд с письменного стола на узкое, как бойница, окошко и обратно. Потом взглянул на стоявший в углу шкафчик. Перед мысленным взором Данте возникла склянка, которую он убрал в шкафчик.

В склянке еще должно остаться зеленое снадобье!

Данте погружался в сон, когда рядом раздался чей-то хриплый смех. Повернувшись на звук, поэт увидел рядом со своей постелью чью-то тень и узнал Гвидо Кавальканти, одетого в длинную тунику. Его тело состояло из какой-то тонкой светящейся материи и напоминало горящий внутри пустой ствол дерева. Полыхавший в недрах ствола огонь пробивался наружу сквозь маленькие трещинки, очень ярко светившиеся на темном фоне.

Гвидо смотрел на Данте и смеялся, словно мог прочесть его мысли. Поэт обрадовался появлению друга.

— Здравствуй, Гвидо! Вот мы и встретились! Чего скажешь?

— Я мертв и теперь многое знаю. Хочу поговорить с тобой об этом.

Только сейчас Данте обратил внимание на то, что Гвидо облачен в странное одеяние, похожее на одежды членов какого-то братства. На груди хитона был вышит щит, украшенный пятью вертикальными разноцветными полосами.

Гвидо перехватил взгляд Данте и сказал:

— На твоем пути пять чудовищ.

С этими словами он очертил пальцем в воздухе пятиугольник. Палец его оставлял кровавый след, как на груди мертвого Амброджо.

— Что же ты хочешь мне рассказать? — дрожащим голосом спросил Данте, глядя, как кровавые очертания пятиугольника медленно растворяются в воздухе.

— Мы, мертвецы, не знаем настоящего, потому что настоящее существует, а мы — нет. Однако мы видим будущее так, словно нашему зрению помогают линзы, которые шлифуют мавры в далекой Аравии. Вот я и вижу твою судьбу, словно через такую линзу. Ты будешь жить еще двадцать лет, а потом тебя ждет смерть. Она размягчит и источит лихорадкой твои кости и внутренности. О том, что тебя еще ждет, я не стану тебе говорить. Это слишком больно, да ты и сам постепенно все узнаешь. Больше я ничего тебе не скажу и не стану отвечать на твои вопросы.

— Нет! Говори! — воскликнул Данте, разгневанный тем, что друг решил изъясняться с ним загадками и не желал пролить свет на будущие события. — Ты такой же надменный, заносчивый гордец, как и все твое племя! Даже попрошайка Джанетто знает больше тебя!

Тень Гвидо подплыла к окошку и подняла палец, указывая самую яркую звезду на небе.

Трещинки расширились. Теперь все лицо Гвидо покрылось пылающей паутиной и начало расплываться. Пламя разрасталось, пожирая ставшее почти неузнаваемым тело и слепя глаза Данте. Он в ужасе подумал, что сейчас погибнет в огне, когда внезапно проснулся.

Содрогаясь, поэт поднялся с ложа и взглянул в окно, разыскивая глазами привидевшуюся ему во сне звезду.

На улице светало. Высоко над горизонтом на небе сверкала Венера, затуманенная первыми лучами зари. Именно на нее и указал Гвидо, прежде чем исчезнуть в пламени.

Данте был озадачен. Ведь он точно знал, что его друг жив.

Почему же он явился ему в виде привидения? Зачем он нарисовал в воздухе пятиугольник и упоминал Венеру? Если Гвидо жив, его душа не могла покинуть тело и отправиться в гости.

Значит, это был демон, принявший облик Гвидо и явившийся Данте, чтобы обмануть его и смутить.

Данте сполоснул лицо и стал потихоньку приходить в себя.

Дьявол со всеми своими ухищрениями не может обмануть здравый рассудок, на который пролилась божья благодать! Всему этому должно быть какое-то другое объяснение!

Поэт стал вспоминать то, что читал в книге Артемидора, грека, изучавшего тайны снов. Сны — это искаженные образы того, что люди видели днем. В них часто отражается то, что мы уже знаем, не отдавая себе в этом отчета. Любой сон — не более, чем воспоминание…

Данте бесчисленное количество раз читал и слушал рассказы о том, как к человеку возвращался умерший друг, чтобы рассказать о царстве мертвых.

Наверное, Гвидо приснился ему потому, что его душа вспомнила эти рассказы!