Фенрир не ответил, лишь одарил меня скупой ухмылкой, что на его дергающемся от тика лице больше напоминала гримасу предсмертной агонии.
– Ну а что будет с ним? – задал я другой вопрос и указал на сидевшего под охраной Пророка. Его Наисвятейшество вновь отрешился от реальности в истовой молитве и потому ни на кого не обращал внимания.
– Его судьба решится сегодня на сборе дружин, – приоткрыл мне карты Горм. – Лично я выскажусь за его смерть, но братья могут проголосовать иначе. Все они теперь богачи, а богачам, сам знаешь, свойственно великодушие. Да к тому же эти движущиеся картины в небе, что показал нам Пророк… Конунг, конечно, разгневался, но братьям все равно понравилось, что ни говори… У нас не принято убивать тех, кто доставляет нам удовольствие, так что, вероятно, этот святоша и выживет. К вечеру будет видно…
К вечеру я был уже далеко от этого стократно проклятого мной города. Угнав бесстыжим образом брошенный на улице «Сант-Ровер» (захватившие его норманны как раз отвлеклись на разграбление очередного магазинчика), я добрался до Южных ворот, где с удивлением узнал, что моя слава меня опередила. Стерегущие ворота «башмачники» пропустили меня безо всяких проблем, правда, глядели при этом так, словно я прикончил их конунга предательски, из-за угла, а не дрался с ним на равных условиях. Я спросил, не проезжали ли через эти ворота мои друзья, но норманны лишь отрицательно помотали головами. Я уже был в курсе, что Михаил и компания сменили транспорт либо, что тоже вероятно, движутся пешком: брошенный грузовик с разбитым «генератором миражей» в кузове я обнаружил неподалеку от Ватиканского холма.
Впрочем, то, что привратники не видели моих друзей, еще ни о чем не говорило. К утру на городской стене уже не осталось Защитников, а выбившие их оттуда захватчики отправили следить за окрестностями лишь несколько наблюдателей, поскольку отбивать завоеванную Цитадель сегодня было некому. Поэтому я вполне резонно предположил, что Михаил, Конрад и Ярослав не стали рисковать, выбираясь из города через ворота или пролом на севере, а пересекли стену по какому-нибудь сквозному служебному проходу, которым еще вчера пользовались многочисленные патрули Защитников. Зная Михаила, я мог с уверенностью сказать, что такая идея непременно придет ему в голову.
Искать друзей ни в Ватикане, ни за его пределами не имело смысла, к тому же было достаточно рискованно. И потому я не стал долго задерживаться возле стен Вечного Города и рванул на северо-восток, к Сиене, где нас наверняка уже заждался наш проводник Фокси и куда, так или иначе, должен был подтянуться Михаил со товарищи.
Отъехав от Ватикана на несколько километров, я все же не выдержал и остановился, чтобы в последний раз взглянуть на Цитадель.
Лучше бы я этого не делал и оставил в памяти образ прежнего, знакомого мне с детства, Ватикана. Вид знаменитых ватиканских стен навевал сегодня траурное настроение. Избитые снарядами, покрытые пятнами копоти, с огромной брешью, оставшейся от взрыва норманнской траурной ладьи, стены повергали в уныние и демонстрировали уже не величие, а полнейший упадок. Но, пожалуй, самое непривычное и удручающее одновременно – над ними больше не возвышался Стальной Крест. На его месте голубело ясное весеннее небо, совершенно неуместное над разоренной столицей Святой Европы. Мирное небо над разоренным Вечным Городом – таким я его и запомнил…
Бросив на Ватикан прощальный взор, я сел в «Сант-Ровер» и продолжил путь. На свое уничтоженное и поруганное прошлое я больше не оглядывался…
Эпоху можно считать законченной, когда истощились ее основополагающие иллюзии.
Артур Миллер
– Ну ты и врать, папаша! – расхохотался Фокси после того, как услышал последние новости в изложении нюрнбергского торговца информацией – горбатого старика Руфуса. На пятый день нашего обратного пути к российской границе мы остановились, чтобы выведать у этого отшельника кое-какие сплетни. А поскольку Михаил, помня данный ему Руфусом наказ, раздобыл перед визитом к горбуну по дороге пару бутылок неплохого виски, благодарный информатор предложил нам остаться у него на ночлег. Мы были не против, тем более что радушный хозяин оказался к тому же еще и хорошим кашеваром, а нам уже трое суток приходилось питаться лишь всухомятку.
– Сам ты врешь! – обиделся осмеянный байкером Руфус. – Клянусь, что в Ватикане все именно так и происходило! Я лично разговаривал с одним купчишкой, который по глупости остался в столице перед осадой, а во время штурма чудом слинял оттуда. Так вот он собственными глазами наблюдал это светопреставление! А потом другие добрые люди повторили мне эту историю практически слово в слово. А ты сразу: «брехун»! Да я, к твоему сведению, отродясь не торговал сомнительными фактами! Только подлинными и полученными из надежных источников!
– Ладно, папаша, забудь. Я просто пошутил, – пошел на попятную Фокси после того, как Михаил погрозил невежливому байкеру пальцем. – Только уж больно сказочно звучит твоя правда. Поэтому в нее как-то сразу и не верится.
– А ты, юноша, поверь, – посоветовал Руфус, приступая к опустошению второй подаренной бутылки. – Потому что всем нам рано или поздно придется в это поверить. Ведь никто сегодня не отрицает, что когда-то в Киеве тоже происходила жуткая чертовщина, связанная с колдовством. А поначалу тоже все смеялись и обзывали брехунами многих добропорядочных людей. Однако потом даже Пророк признал, что да, имел место факт злостного колдовства, инициированного неким чернокнижником Максютой, и посему город Киев следует заново освятить, а Максюту – сжечь… Вот такая порой в мире вскрывается прелюбопытная истина.
– Что за истина? О чем вы толкуете, милейшие? – Задремавший с устатку у горящего очага, Конрад Фридрихович встрепенулся и разлепил глаза. Он пропустил мимо ушей весь наш разговор, поэтому проявлял сейчас вполне закономерное любопытство. И его непременно следовало уважить. Все-таки это фон Циммер платил за выпивку для Руфуса и продукты, которые горбун закупил в городской лавчонке. Наша походная казна после сегодняшних трат практически иссякла, но мы надеялись, что нам хватит денег до российской границы.
– Я имел в виду божью кару, что настигла короля «башмачников» в Ватикане, – пояснил хозяин. – После такой истории даже отпетые язычники в Господа уверуют.
– Да, я тоже слышал уже, что Вороний Коготь погиб при взятии города, – кивнул Конрад. Еще в Сиене мы договорились, что, во избежание неприятностей, будем помалкивать обо всем, что нам довелось пережить на Апеннинах. По крайней мере до тех пор, пока не вернемся в Петербург.
– Если ты, приятель, слышал лишь это, значит, ты вообще ничего не слышал! – заявил Руфус, после чего не счел за труд повторить свой рассказ, и впрямь больше походивший на сказку. Я обратил внимание на то, что по ходу повествования к нему добавились некоторые новые детали, привнесшие колорита, но не правдивости.
– Как ни велик Господь, но все же чаша его терпения отнюдь не беспредельна, – начал Руфус свое повествование. – Долго сносил он глумления язычников на священной земле, очень долго. И даже когда их король, которого надо не Вороньим Когтем называть, а Ползучим Гадом, надругался над телом собственного сына, зашив в него древнюю бомбу и взорвав ее в Цитадели, наш Господь и это стерпел. Но «башмачники» не образумились. Возможно, забери они столичное золото и уйди восвояси, все бы им сошло с рук. Но когда они начали издеваться над Гласом Господним, да вдобавок еще и Стальной Крест уронили, тут-то и воспылал божий гнев во всю мощь. Как только Крест на землю рухнул, так сразу светопреставление и началось. Небеса разверзлись, и оттуда на Божественную Цитадель хлынули сонмы ангелов! Кто это видел, те сегодня молятся и благодарят Всевышнего за то, что он не дал им ослепнуть и сойти с ума. Впрочем, говорят, что многие ватиканцы все-таки сошли… Но об этом толком ничего не известно. Зато хорошо известно, как Господь покарал короля язычников. Слетел с небес огромный херувим с пламенным мечом и одним ударом поразил Вороньего Когтя прямо в лоб! Вот так!..