– Как же я рад, Цезарь, друг сердешный, что ты не утратил форму! – проговорил Михаил, неуклюже поднимаясь на ноги и отряхаясь от снега. Фокси хотел помочь калеке, но тот отмахнулся, нашарил в снегу трость и встал самостоятельно. – Правда, раньше ты двигался шустрее и всегда метил в голову, но для старика со скрипучими суставами ты стреляешь очень даже неплохо… Только что это за, мать его, неоправданный гуманизм? Почему ты оставил их в живых? Эти ублюдки вряд ли оказали бы тебе подобную честь.
Ответить я не успел, поскольку во дворе стали появляться люди. Первый прибежал трактирщик Казимир с двустволкой и в тулупе, накинутом на голое тело.
– Оружие на землю! – вскинув трофейный пистолет, приказал ему Фокси, явно подражая мне. Казимир выпучил глаза и, прижав ружье к груди, застыл как вкопанный. Но шокировал трактирщика не направленный ему в лоб пистолет, а пять скорчившихся на снегу тел.
– Со слухом плохо? – поддержал я байкера. – Бросай ружье, кому говорят!
– Где мой брат? – пролепетал трактирщик, дрожащими руками ставя двустволку к стене. – Что вы с ним сделали?
– Я здесь, Казимир! – откликнулся Юзеф, все это время прятавшийся в гараже. Одет он был так же, как и братец – в меховые сапоги, тулуп и кальсоны, – и потому успел уже изрядно продрогнуть. Увиденное им поле брани привело его в неменьший ужас: – О Господи, за что мне такое наказание! Что же вы натворили, убийцы! Что с нами теперь будет!
– Заткнись! – прикрикнул на Юзефа Михаил и огрел его по спине тростью. – Мой друг сегодня чрезвычайно добр, так что все пока живы. А если кто умрет, виноват в этом будешь только ты! Быстро дуй за лекарем! И не вздумай тащить за собой Добровольцев Креста!
И снова наподдал ему тростью для расторопности. Юзеф побежал в трактир одеться потеплее и едва отбился в дверях от разбуженных выстрелами обеспокоенных торговцев. Все они желали знать, не байкеры ли напали на гаражи. Из-за спин коммерсантов выглядывали рекруты. Однако они волновались куда меньше, поскольку наверняка догадывались о причине стрельбы. Вмешиваться в конфликт рекруты не собирались. Разве охота им было рисковать ради тех, кто вез их под пули норманнов?
– Расступись! – раздался вдруг позади торговцев и рекрутов грозный окрик. – Расступись, я приказываю!..
Публика послушно отхлынула, и во двор выскочил взъерошенный Конрад Фридрихович, сжимавший в каждой руке по маленькому «вальтеру», взятому им не иначе как из своего багажа. Вид у коротышки был крайне воинственный. Продолжайся сейчас у гаражей перестрелка, Конрад без раздумий бросился бы в горнило боя – я знал, что отваги этому человечку было не занимать.
– П…ц деревне! – схватился за голову Михаил, завидев бегущего к нам во всеоружии Конрада. – Эй, юноша, заводи свою колымагу – проваливаем отсюда к чертовой матери!..
– Что случилось, разлюбезнейшие? – спросил запыхавшийся коротышка, глядя на поверженных «мундиров», которые уже пришли в себя и теперь, скрипя зубами от боли, наперебой костерили нас на чем свет стоит.
– Что случилось, того уже не изменишь, – проворчал я и крикнул рекрутам, чтобы те оттащили раненых в помещение. Рекруты с неохотой подчинились.
– Дядюшка Войцех, спрячьте, пожалуйста, оружие – вы меня нервируете, – попросил Михаил припоздавшего карателя. – И вообще, кто вам его выдал?
– Это – из моей домашней коллекции, – признался Конрад, рассовывая пистолеты по наплечным кобурам, точно таким же, как у меня. – Так мне объяснят наконец, что я пропустил?..
– Не волнуйтесь, дядюшка Войцех, вы абсолютно ничего не пропустили, – заверил его контрразведчик. – Главное веселье еще впереди…
Побратима с недавних пор было просто не узнать. Буквально за несколько дней Лотар преобразился из скромного носителя священной секиры, топчущегося в тени своего отца, в настоящего властного форинга. Теперь Ярослав даже не всегда осмеливался первым начинать с Лотаром разговор: беспокоился, что подумают их дружинники, когда увидят, что хольд, пусть и старший, вот так, панибратски, беседует с форингом. Дружба дружбой, но субординацию надо соблюдать. Иначе какой пример они будут подавать своим фьольменнам?
Лотар был произведен в форинги перед вступлением Вороньего Когтя в Берн. В этом городе и начинался Центральный Торговый Путь – широкое шоссе, проложенное через Альпы и заканчивающееся во Флоренции, месте слияния трех Торговых Путей, ведущих из Европы на Апеннины. Всю дорогу от Базеля до Берна конунг размышлял над просьбой сына, советовался с Фенриром, ярлами, а также богами, чье мнение на сей счет также должно было учитываться. Что конкретно сообщил дроттину Сверкающий Хьюки, знал только Торвальд, но весть та оказалась доброй, это бесспорно.
На следующее утро после разговора с «советником» конунг назначил общий сбор дружин, на котором перед лицом братьев объявил о своем решении.
Сначала Торвальд зачитал указ о формировании отдельной дружины дренгов. Дренгами называли всех молодых норманнов, в том числе и тех, кто уже отрастил бороды, но будучи самым младшим или неопытным членом своей дружины, все еще не заслужил к себе полноценного уважения. Отныне под определение «дренг» подпадали лишь фьольменны, не достигшие возраста двадцати двух лет, а само это понятие переходило в разряд официальных. Многие великовозрастные «дренги» после такого известия воспрянули духом: теперь никто не имел права дразнить их опостылевшим прозвищем. Служба дренгов в рядах обычных дружин отныне разрешалась лишь по достижении воинами необходимой возрастной границы.
Затем Вороний Коготь представил войску нового форинга молодежной дружины и по традиции предложил высказаться несогласным. Сегодня желающих выступить не нашлось. «Старики» – те, кому пришлась не по нраву воля конунга, – предпочли воздержаться: вопрос был не столь существенен, чтобы портить из-за него отношения с дроттином. Среди молодежи, которую решение о разделении дружин по возрастному признаку касалось напрямую, недовольных, разумеется, имелось больше. Однако, видя, что на поддержку «стариков» уповать не приходится, дренги также попридержали языки. Торвальд остался удовлетворен – с этой минуты мнением несогласных можно было пренебречь.
После этого молодой форинг новоиспеченной дружины дал публичную клятву на крови, что должно было подтвердить оказанное ему доверие. Братья ответили ему криками одобрения, не смолкавшими несколько минут. Особо старались самые молодые, кому предстояло служить под командованием Лотара еще долгий срок. Теперь у дренгов появился покровитель, готовый защищать их непосредственные интересы перед «стариками», ранее зачастую пренебрегавшими мнением молодежи.
Никакой дискриминации в отношении бойцов молодежной дружины вроде бы не предвиделось. Все без исключения дренги подчинялись общепринятым законам, равно как и отвечали по всей их строгости. Форинг Лотар обладал правом голоса на совете ярлов, а его подчиненные могли в свою очередь высказывать ему в открытую свое мнение. Но поскольку окончательным распределением обязанностей занимался все-таки Грингсон, дренгам не приходилось особо надеяться, что им доверят выполнять ключевые задачи.