– О нет, Себастьен! Никаких мобильников за столом! Это невыносимо, в конце концов! Мало того, что мы тебя совсем не видим, но даже когда ты дома, ты не с нами…
– Ну конечно же я с вами. Прости меня, жду важного звонка по работе, не нервничай.
– То есть ты хочешь сказать, что не обращаешь внимания на то, что ты ешь…
– Это неправда! Что за мысли у тебя в голове? Это все твой гуру!
Дыши спокойно. Не вступай в перепалку… Не нервничай… Сохраняй благожелательность…
– Совершенно верно! И сейчас, представь себе, я вплотную подошла к работе с собственным сознанием. Это полностью меняет жизнь!
– Интересно посмотреть, как это у тебя получается, – произнес он с иронией в голосе.
– О’кей, ловлю тебя на слове. Я как раз собиралась предложить тебе принять участие в одном интересном эксперименте…
– И что же он собой представляет?
– Скоро увидишь!
Я больше не произнесла ни слова, так как не хотела портить впечатление от сюрприза.
Вдохновившись методикой Клода, в основе которой были действия, имеющие исключительное педагогическое значение, я обнаружила в Париже поистине уникальное место, где Себастьен эмпирическим путем и на конкретных примерах сможет, я не сомневалась в этом, проникнуть в тайны того, как функционирует сознание. Я заранее предвкушала впечатление, которое произведет на него мой сюрприз, представляла лицо Себастьена, его удивленно-задорное выражение, всегда казавшееся мне таким сексуальным.
Но когда в назначенный день мы пришли и он понял, в чем заключается идея заведения, куда я его привела, он не на шутку разволновался.
– Что это ты придумала? – пробормотал он с такой недоверчивой миной, что я чуть было не запаниковала.
Неужели этот вечер вдвоем, который, по моей мысли, должен был стать настоящим праздником, закончится фиаско еще до того, как начнется?
– О нет, Себастьен, никаких возражений!
Мне, и только мне, предстояло поднять моральный дух нашей маленькой группы:
– Послушай, Себ, это будет супер, вот увидишь. Мы от души повеселимся.
Но группа в лице моего мужа призывам не вняла. Пока мы ждали официанта, который будет нас обслуживать, муж скептически разглядывал лобби, в котором мы находились, стараясь проникнуть в тайну тяжелых драпировок, скрывавших от нас место будущих «наслаждений». И в самом деле, они неуловимо напоминали вход в темный туннель, где во время ярмарочных представлений исчезают поезда-фантомы…
Наконец появился Венсан, наш официант, в чье полное распоряжение мы и поступили. Он попросил меня встать у Себастьена за спиной и положить руки ему на плечи. Потом он встал перед моим мужем, и Себастьен положил руки на его плечи. Похожие на гусеницу, мы отправились за портьеры.
Пространство за ними было погружено в полную темноту. Впрочем, эпитет «полная» слабо отражает сгустившуюся вокруг нас тьму. Художник, известный своими монохромными композициями, назвал бы ее ультрачерной. Я нервно хихикала, ощущая чуть заметное дрожание спины Себастьена, которому было явно не по себе.
Мы на ощупь нашли спинки стульев и сели в ожидании ужина вслепую. Признаюсь: в первые мгновения я тоже чувствовала себя не в своей тарелке. Погруженная в кромешную темноту, с единственными пространственными ориентирами в виде звуков, раздававшихся вокруг нас, я чувствовала, как тоска медленно подкатывает к сердцу. Лишенная каких-либо внешних образов, цепляясь за стол, как утопающий хватается за соломинку, я спрашивала себя: неужели я выдержу здесь целых два часа?
И вот мы, окончательно сбитые с толку необычной ситуацией, неловкие и неуклюжие, не способные быстро овладеть новыми способами сенсорного восприятия, начали восполнять отсутствие света разрозненными, ничего не значащими словами. Но по фразам и оживленному смеху остальных присутствующих (в зале мы явно были не одни) я поняла, что ощущение дискомфорта, по всей вероятности, продлится недолго.
К счастью, вовремя подоспевшее первое блюдо привело нас в состояние расслабленности. Невидимый Венсан появлялся по первому зову и приносил нам восхитительные закуски. В этом новом, неизведанном мире мы ощущали вкус не только нёбом, но и пальцами, ставшими нашими глазами. Мы заново открыли для себя полость рта, жалкое вместилище пищи в обычной жизни; теперь рот стал храмом редких и неизвестных доселе вкусов, воспринимаемых тысячью и одним рецептором, которые он в себя вмещал. Казалось, отсутствие зрения удесятеряло возможности других сенсорных анализаторов.
– Ну, теперь ты понимаешь, что значит вкушать пищу, когда ешь не механически, а сознавая, что у тебя во рту?
– Один-ноль в твою пользу.
– Признайся, что ты, скорее, удивлен, разве нет?
– Признаюсь, ты очень правильно сделала!
Наши голоса, наши слова звучали по-новому. Не видя лиц, мимики друг друга, мы ощущали, что вибрации дыхания и интонаций приобрели совершенно иное значение и воздействуют на нас с удвоенной силой.
Ужин сопровождался все новыми и новыми открытиями, потрясение от которых усиливалось дегустацией вина, этого божественного нектара, чей изысканный букет доставлял неизъяснимое наслаждение вкусовым рецепторам. Что касается остальных чувств, то они также обнаружили скрытые таланты. И подумать только, что в обычное время наши чувства используют всего лишь десять процентов своих возможностей! Впрочем, как и наш мозг…
В конце ужина я убедилась, что Себастьен сражен наповал. Он с энтузиазмом комментировал свои ощущения, стараясь как можно точнее определить нюансы блюд и вин, угадывая, какими пряностями приправлены соусы. Я даже не представляла, что процесс осознания вкусовых восприятий может произвести в его душе такое потрясение, и этот сеанс чувственного пробуждения, подумала я, вероятно, потребует продолжения. И не ошиблась.
– Прекрасный вечер, дорогая, не ожидал, что моя инициация пройдет столь успешно. А ты не боишься, что все это пробудит во мне желание провести ряд не менее интересных экспериментов с привлечением такой способности сознания, как воображение, в которых ты также можешь принять участие? – спросил он меня дрожащим от страсти голосом, схватив хлеб вместо моей руки и опрокинув бокал с вином.
Я рассмеялась.
Я очень хорошо понимала, что он имел в виду, и я не имела ничего против!
Меня бесконечно радовали мои успехи, и я, наконец, поняла, что иду в правильном направлении. Но тем не менее иногда я ощущала навязчивую возбужденность, странное и гнетущее состояние эйфории, что не давало уснуть и нарушало покой в душе. Короче говоря, я переживала стресс, и умиротворение все еще оставалось за гранью достижимого. От столь бурных перемен вскипал мозг, и я понимала, что рано или поздно, но перевозбуждение даст о себе знать. Нужно было выпустить пар, иначе я не выдержу и взорвусь. Я больше не могла выносить состояние высокого напряжения всего организма и, естественно, поговорила об этом с Клодом.