Поэтому, запечатав конверт, Мария Илизаровна не бросила его в ближайший почтовый ящик, а, одевшись поскромнее, отправилась в город за пенсией.

Там она побродила по улицам. Кровь ее, остывшая в последние годы, вновь забурлила, в душе зазвенела ностальгическая струна, вспомнились времена, когда она вот так проверяла, не топчутся ли за ней чекисты. Постояла в очереди за краковской колбасой. Зашла в автобус и тут же вышла. Вроде хвоста за ней не было.

Наконец она просквозила через проходной двор. Вышла на другую улицу и на ходу бросила конверт в почтовый ящик. Она была уверена, что никто это не засек…

Мартышкин по указанию своего предводителя каждый день заходил на Главпочтамт и интересовался письмами до востребования на свое имя.

Однажды такое письмо пришло, и строгая почтовая служащая под роспись отдала его.

– Спасибо, – взяв конверт, кивнул Мартышкин.

Но сотрудница почты уже не обращала на него внимания:

– Следующий.

Мартышкин еле переборол жгучее желание вскрыть конверт, ознакомиться с письмом и аккуратно запечатать. Но Король слишком глазаст и может заметить это, а злить его в планы бывшего журналиста не входило – слишком они сейчас зависели друг от друга. Да и, насколько он знал Марию Илизаровну, она обязательно по договоренности с сыном предусмотрела какую-нибудь метку – волосок там или еще что, отсутствие которой будет означать, что конверт вскрывали.

Ладно, пусть любопытство останется неудовлетворенным. Хотя сейчас это любопытство не праздное. Мартышкин знал, что Король, ни секунды не думая, подведет его под монастырь, если ему это будет выгодно. И хотелось избежать такого расклада.

Видимо, что-то отразилось на лице Мартышкина, когда он протягивал конверт. Король, развалившийся в своем любимом кресле, внимательно посмотрел на него и спросил:

– Чего пригорюнился, друг ситный?

– Да ничего.

– Ну, давай. – Король потянул на себя конверт, который его подельник никак не отпускал.

Мартышкин спохватился и разжал пальцы.

Король усмехнулся. Кажется, он прекрасно понимал, какие чувства обуревали его подручного. Видел, что тому больше всего хотелось выйти из игры. Но уже поздно – слишком глубоко он увяз.

Король углубился в чтение письма. И лицо его мрачнело все больше и больше.

Дочитав, он на несколько секунд неподвижно застыл в кресле, смотря перед собой. Потом встал, отправился на кухню и сжег в раковине письмо. Вернулся и плюхнулся обратно в кресло.

– Что там? – спросил Мартышкин.

– Все нормально, мы падаем, – хмыкнул Король.

В письме были подробности событий последних дней. Мария Илизаровна порадовала сыночка тем, как отбилась от визита обманутых им армян – пусть с малыми потерями, но опасность с их стороны недооценивать нельзя. Может быть, они еще вернутся, потому что крепко закусили удила.

Это был удар. «Доноры» узнали его адрес. Но он чего-то подобного ожидал, так что это известие воспринял более-менее спокойно.

Хуже было то, что после обиженных потерпевших в дом заявилась милиция. Это уже серьезнее. Это государство, а Королю не хватало еще попасть во всесоюзный розыск. Судя по всему, менты, наконец, связали воедино все эпизоды и сумели установить его личность. Поскольку к Мартышкину они пока не приходили, значит, всех членов группы не знают.

Всё было очень плохо. Но ожидаемо. Он окончательно принял решение сменить личину в ближайшее время и заново обустраиваться в этой стране, которая плотно зажата бюрократическими тисками. Хорошо, что развитая бюрократическая система имеет уязвимые места. Изготовив нужные бумажки, можно получить вторую жизнь.

В общем, не эти новости вывели Короля из состояния душевного равновесия. А вот последние строчки исполненного каллиграфическим почерком в лучших литературных традициях письма означали настоящее бедствие:

«А еще, сын, представители органов милиции при тщательном обыске сумели найти спрятанные в известном тебе потайном месте деньги. Так что мы теперь лишены должных средств к существованию.

Возвращаться тебе в ближайшее время нельзя ни в коем случае. Дальнейшую связь будем держать договоренными способами».

Милиция нашла деньги! И теперь он нищий, если не считать заначку в несколько тысяч, которой едва хватит на новую личину и обустройство!

Да, это был удар.

В этот момент Король ощущал себя примерно так же, как те потерпевшие, у которых он забрал деньги за две «Волги». Все честно нажитое и сворованное сейчас лежит в сейфе в милиции. Годы его жизни, страданий и творческих метаний. Всё забрали. Всё!

Он прошел на кухню. Налил из-под крана стакан воды. Осушил его в три глотка. И, как-то по-звериному зарычав, бросил стакан в стену.

Глава 41

На дверях павильона «Металлоремонт» висела табличка: «Закрыто на обеденный перерыв».

Павлюченков надавил на дверь. Но она не поддалась. Присмотревшись, он определил, что та закрыта изнутри на щеколду. Значит, в помещении кто-то есть. Он надавил посильнее. Безуспешно. Тогда повернулся к Маслову, стоящему с независимым видом – руки в карманы, взгляд блуждающий, но отмечающий все вокруг:

– Владимир Валерьевич, вы не изволите взять на себя труд выбить эту дверь?

Маслов согласно кивнул. Двери он выбивать умел и любил, обладая для этого достаточным весом, силой и богатым опытом. Оглядевшись еще раз, он отметил, что переулок пуст, если не считать парочки спешащих по своим делам мальчишек в серой школьной форме, с ранцами за спиной. И врезал по двери ногой, вынеся щеколду, которая со звоном упала на пол. Дверь распахнулась.

– Заходи, будь как дома, – сделал Павлюченков приглашающий жест.

Француз сидел в дальней крошечной комнате. На столике перед ним стоял армейский котелок. В руке он держал наперевес, как финку, алюминиевую столовую ложку. И выпученными глазами смотрел на незваных гостей.

– Супчик едим. – Павлюченков критически посмотрел на главаря криворожских карманников. – А как насчет баланды?

– Что стряслось, Егор Олегович? – откашлявшись, нервно осведомился Француз. – Тебя как собаки бешеные покусали.

– Француз, я тебя по-хорошему, можно сказать, по-родственному спросил по поводу скупки тех паспортов. И что получаю в ответ? – Павлюченков плюхнулся на табуретку напротив мастера, а Маслов остался стоять, прислонившись к стене, – его огромная фигура в таком маленьком помещении выглядела угрожающе.

– Что, не в масть оказалось? – буркнул Француз. – Так я не виноват.

– В масть, Француз, в масть.

– Тогда о чем базар? Ты спросил – я ответил и помог.

– Ты ответил ровно половину. А половина правды – это наполовину ложь.