– А кто тебе сказал, что оно не останавливает Проклятого? – спросил Юайс. – К тому же победить в битве – не значит остановить выпущенную в тебя стрелу. Стрел может быть много с обеих сторон. Но не смотри на меня так. Я не бог, я не сердце этого мира. Я всего лишь человек, который умеет чуть больше других. Но не всех других. Как и каждый из вас. О вторжении в Талэм можно рассуждать долго, но лучше это делать все-таки не здесь и не сейчас. Одно могу сказать – все имни, а также все народы, которые происходят от айлов, – все бывшие подданные Проклятого. Хотя, как говорят мудрецы, тоже захваченные им. Мы не его дети. Не порождены им, а дети мира, над которым он властвовал и которого больше нет.
– Так он не наше сердце? – поразилась Гаота.
– Он тот, кто погубил наше прошлое сердце… – прошептал Юайс. – И хочет погубить нынешнее.
– Не могу заглядывать так глубоко, – разомкнула губы Глума. – Сердце нашего мира бьется в Талэме. Прошли тысячи лет, и мы плоть от плоти этой земли.
– Проклятому нет входа в Талэм во всей его силе, – отодвинул блюдо Юайс. – Но он пытается просочиться сюда частями. У него есть три слуги и три тени. Его слуги – демоны. Его тени – тени демонов, части его самого. Все они уже были здесь и были исторгнуты прочь, успев перед этим утопить Талэм в крови. Это история, которую тебе еще придется изучать, Гаота. Но сейчас слушай и запоминай. У проклятого есть имя – его зовут Дайред.
– Алтари Дайреда! – вспомнила Гаота.
– Да, – кивнул Юайс. – Ему до сих пор поклоняются кое-где. Так же, как и черной троице, трем его слугам. Но у Дайреда было не одно имя. Я знаю еще одно – Тасуил.
– Храм Тасуила? – не поняла Гаота. – Но Гантанас говорил, что он не запрещен!
– Да, древний культ, вполне миролюбивый на первый взгляд, – кивнул Юайс. – Но это тоже культ Дайреда. Хотя паствы у него немного. Но это долгая история. Всякий негодяй однажды рядится в белые одежды. Или не однажды. Запоминай имена теней Дайреда, которые по сути есть части его. Их зовут – Экрас, Фюата и Тарта. Иначе говоря – голод, ненависть и жажда.
– Экрас, Фюата и Тарта, – повторила Гаота.
– И есть три слуги Дайреда, – продолжил Юайс. – Их имена Олс, Паена, Лобхад. Иначе говоря – зло, боль, гниль. Были времена, когда все они оказывались изгнаны из Талэма. Последний раз это произошло одна тысяча двести восемьдесят лет назад. И сделал это Нэйф.
– Но он же погиб! – не поняла Гаота. – Он был замучен!
– Вместе с ним погиб и Мэйлас, – пожал плечами Юайс. – Скорее всего, он был одним из демонов. Я думаю, что это был Олс. И его явление произошло полторы тысячи лет назад в Нечи. Через два года Мэйлас захватил власть в ордене Корни. Постепенно подчинил все прочие ордена. Начал войну. И разрушил все крепости, которые были оберегами Арданы. О его явлении в Нечи осталось мало свидетельств, но те, что сохранились в памяти, повторяются здесь, в Граброке.
– И повторялись в Гаре, – подала голос Глума.
– Да, – кивнул Юайс. – Пятнадцать лет назад Олс вернулся. Явление случилось в Гаре, но вылупился из скорлупы он лишь в Тимпале, залив Белый Храм кровью. Всегда проливается много крови. Всегда.
– И где он теперь? – прошептала Гаота.
– Неизвестно, – пожал плечами Юайс. – Где угодно. Держит трактир, шьет сапоги, убивает людей на ночных дорогах. Служит в каком-нибудь из храмов. Подает ночную вазу кому-нибудь из королей. Или даже примеряет его корону. Он может быть где угодно. Но думаю, что сейчас он в Граброке.
– Святой Вседержатель… – закрыла глаза, задрожала Глума.
– Успокойся, – прошептал Юайс. – Вряд ли он в полной силе.
– Он и в неполной может раздавить нас, как мошек, – ответила Глума. – Я читала уложения о правлении Мэйласа. Лишь одна крепость не покорилась ему до конца. Стебли. Но и она была разрушена. Никто в ней не выжил. Мы безумцы.
– Отчасти, – согласился Юайс. – Но вспомни, крепость Цветы тоже не устояла, но оттуда вышел Нэйф. Может быть, он тоже был безумцем, но он остановил Мэйласа. Или же Олса…
– И вот Олс опять здесь, – пробормотала Глума. – Уже пятнадцать лет здесь. Что-то я сомневаюсь, что он пятнадцать лет подавал ночную вазу кому-нибудь из королей…
– И кто же должен явиться следующим? – почувствовала дрожь и жжение в ладонях Гаота. – Кто?
– Кто-то, – ответил Юайс. – Экрас, Фюата, Тарта, Паена, Лобхад. Поверь мне, выбрать лучшее из худшего невозможно.
– А сам Проклятый, – прошептала, сжимая саднящие ладони в кулаки, Гаота. – Он где?..
– Может быть, уже и здесь, – усмехнулся Юайс. – Носит воду, ловит рыбу, строит дома. Или колышется призраком, подобно этим грисам. Дело в другом: пока он не в полной силе, он кто-то вроде меня. Но это только до тех пор, пока бьется сердце нашего мира. Что с твоими руками?
– Жжет, – показала покрасневшие ладони Гаота. – Кто-то идет к нам. Один, но он опасен. Очень опасен. Кто-то укутывает дом от него, но он все равно идет. Он идет насквозь.
– Боже всемилостивейший… – прошептал Юайс и вдруг выхватил из‑за пояса сразу два кинжала, рассек ими собственные ладони и вонзил клинки в стол перед Глумой и Гаотой, затем провел кровоточащими ладонями по собственным щекам и процедил сквозь зубы: – Гаота, Глума. Держитесь за рукояти своих мечей. Ничего не делайте. Ничего. Но и не выпускайте их. И не говорите ни слова.
Занавеси дрогнули, и перед троицей предстал Нэмхэйд.
Боль словно подобралась к Гаоте со спины и ухватила ее за сердце, пробив ладонью ребра. Лицо ее окаменело и против воли изменилось. Сузило взгляд, раздвинуло губы, оскалило зубы. Запылало огнем. В воздухе раздалось потрескивание. Гаота перевела взгляд на вонзенный перед нею кинжал и поняла, что он стремительно покрывается инеем. Окровавленный клинок заледенел, и изморозь пятном ползла по столу.
– Дозвольте присесть, – уже знакомый ей голос резал уши, хотя и звучал тихо, может быть, даже мягко. – Я, конечно, понимаю, что не могу вызвать радости своим визитом, но отменить его тоже никак не могу. Время сжимается. То, что обычно тянется столетиями, укладывается в считаные дни. Не предложишь ли мне вина, почтенный защитник? Нет? Ну что же, не смею настаивать.
Гаота с трудом скосила взгляд. Глума сидела, прикрыв глаза; ее лицо, обращенное в профиль, покрывали капельки пота. Профиль Юайса был спокоен. Но кровь, которой он вымазал лицо, осыпалась с него высохшими чешуйками.
– Ты хорошо укутал себя и своих друзей, – процедил сквозь зубы Нэмхэйд. – Но я остаюсь в убеждении, что где-то уже встречался с тобой. Хотя это произошло слишком давно, чтобы это был ты… Не знаю… Есть о чем подумать… Жизнь порой раз за разом выбрасывает одни и те же игральные кости. Впрочем, сейчас не об этом, защитник. Рядом с тобой сидит девчонка, которая однажды спасла мне жизнь. Вот…
Нэмхэйд потянул платок, закутывающий его шею, и показал страшные шрамы, уходящие под одежду.