– Прошу, молодые люди! Ик!
Тюбик оказался не чем иным, как пятновыводителем. Видно, обливать людей глинтвейном дядечке было не впервой, и хотя он вряд ли осознавал свою причастность к подобным инцидентам, закономерность все же усвоил. И руководствовался аксиомой: «В ресторан – с пятновыводителем!»
Поскольку хлопать крыльями вокруг раненой брови смысла не имело – она больше не кровила, – я немедленно отняла у Игоря тюбик и вызвалась собственноручно обработать рубашку с брюками. Мол, я в этом деле специалист, каких поискать. Пятновыводитель превратил темно-красные пятна в бледно-фиолетовые разводы. Зато я целых десять минут крутилась вокруг Игоря, ненароком касаясь его то волосами, то плечом, и пребывала от всего этого на седьмом небе…
Подвыпивший дядечка клевал носом, сидя за столиком; его компания, состоявшая из двух мужчин, тоже раскрасневшихся и лысоватых, и полной веселой дамочки, пыталась его растолкать и хором повторяла, что ресторан закрывается. Когда я поставила перед ним пятновыводитель, он на миг очнулся, проговорил:
– Хороший у тебя жених, девушка, дай бог тебе счастья!
И снова задремал.
Мы расплатились по счету и вышли на улицу. Настроение у меня просто зашкаливало! Уже в который раз за вечер вознося хвалы благодетелю, которого мне, видать, послало само небо, я полной грудью вдохнула вечерний воздух. Синий, прозрачный, пьянящий воздух надежды. На темнеющем небосводе сияла одна-единственная звезда. Наверное, это была планета. Скорее всего Венера, что появляется в небе до первой звезды. Планета любви…
Я машинально взяла Влада под руку. И Катя снова собезьянничала! Ухватила под руку Игоря. Это она зря. Мое настроение стремительно покатилось по наклонной. Теперь, после ресторана, в сто раз мучительней было видеть, как он идет под руку… не со мной. Внутри все сжалось, стало трудно дышать. В тот миг я его возненавидела – за то, что не могу сама взять его под руку, за убийственную ревность, что жгла меня каленым железом. Мы как раз шли мимо торгового центра, отражаясь в стеклянных дверях. Я на ходу развернулась к ним лицом, развернула и Влада, будто бы оценивая наше отражение, и пронзительным голосом, который сама не узнала, выговорила, почти выкрикнула:
– А мы неплохая пара. Правда, Игорь? – и посмотрела на него отчаянно и зло.
Сестра мою выходку явно сочла вульгарной: глаза у нее сделались такими, точно она увидела змею.
– Несомненно, – откликнулся Игорь бесцветным тоном.
Глядя сквозь меня, как незрячий, он добавил, что пройдет к метро напрямик, дворами, и, не прощаясь и не оборачиваясь, зашагал восвояси.
Звезда-Венера больше не сияла: то ли закатилась, то ли скрылась за высотками. Как будто ушла вместе с ним. Мне было горько, тошно… Отпустив руку Влада, я шла впереди, а они с сестрой как ни в чем не бывало снова защебетали о чем-то вполголоса. О чем – я не вслушивалась.
Влад дошел с нами до подъезда и стал прощаться. Я молчала как убитая.
– Ты чем-то расстроена? – спросил Влад беспечно.
– У меня болит зуб, – ответила я сердито.
И, представьте себе, когда я вошла в свою комнату, зуб вправду разболелся. Самый задний, где-то возле уха. Ломило половину челюсти и отдавало в висок. Это полез зуб мудрости.
Прошел день, другой, третий…
Зуб мудрости благополучно прорезался и перестал болеть. Правда, здорово мне мешал: непривычно было ощущать его там, где раньше было пусто.
Пустота появилась в другом месте. Она зияла внутри меня. Как будто вырвали кусок моей души. Нет, не кусок – вынули душу целиком и ничего не дали взамен, оставив меня наедине с этой бесконечной гулкой пустотой…
Потому что Игорь после вечера в ресторане к нам больше не приходил.
И теперь я горячо мечтала, чтобы у меня снова разболелся зуб мудрости. Чтобы все зубы мудрости полезли разом, чтобы ломило челюсти, стреляло в висках, раскалывалась голова, отвлекая меня от мучительных мыслей.
Я беспардонно динамила лекции и семинары. Оставалась дома под предлогом, что болит живот, или голова, или те же зубы. Если и вытаскивала себя на занятия, как барон Мюнхгаузен за волосы из болота, усаживалась в полном одиночестве, в самом дальнем уголке, чем вскоре отвадила от себя однокурсников. Поклонники меня больше не интересовали; они перестали существовать для меня как класс. Я старательно избегала Влада: совестно было смотреть ему в глаза, ведь и к нему я потеряла всякий интерес, почти забыла о его существовании, а если изредка о нем думала, то не могла толком восстановить в памяти его лицо – цвет глаз, форму бровей или улыбку. Он и сам перестал мне звонить, а на лекциях не делал попыток сесть со мной рядом. Зато другое лицо весь день стояло перед глазами, снилось по ночам, чудилось в вагоне метро, смотрело на меня с рекламных щитов, мелькало в толпе прохожих.
Не помню, как перетерпела сессию. Отвечала на вопросы механически, словно робот. Из пяти экзаменов только за один получила оценку «отлично», да и ту автоматом – за то, что сдала все рефераты и курсовые в первой половине семестра. Наконец отмучилась, получила зачетку, содержавшую надпись «Переведена на второй курс». Наотрез отказалась ехать на дачу. И вовсе перестала выходить из дому. Мое жизненное пространство ограничилось комнатой, запертой на ключ днем и ночью.
Пора было себе признаться: я влюбилась. Не просто влюбилась – намертво. Окончательно и бесповоротно. Без шансов и без вариантов…
Как, зачем, почему угораздило меня влюбиться так исступленно, фанатично, умопомрачительно?!. В того, которого я на первый взгляд оценила как неподходящего даже для сестры?! Молчуна и ботаника, положительного, как свод правил, серьезного, как учебник по сопромату! По какой неведомой причине из семи миллиардов, населяющих планету Земля, я выбрала именно его? Я, свято веровавшая, что только любовь с первого взгляда чего-то стоит?.. Это же несправедливо, нелепо, абсурдно! Я убеждала себя, что страдать по столь неподходящему человеку, без пяти минут жениху моей сестры, смысла нет, что из этого все равно ничего не выйдет, что со временем все забудется, потому что время лечит… Но время шло, а я упорно продолжала страдать. Понимая, что если и увижу его в следующий раз, то скорее всего на свадьбе у сестры – если, конечно, дело у них дойдет до свадьбы.
А дело к тому и шло. Они, как видно, решили встречаться вне дома. Сестра тоже не спешила уезжать на дачу, где мы обычно проводили все лето. Вечерами она наряжалась, красилась и упархивала, излучая бессовестное счастье. Постоянно светилась, как источник вечной энергии – хоть заряжай от нее телефонную батарейку. Впрочем, мой телефон отныне не разряжался и за три дня. Сестра же, наоборот, трещала по телефону часами, за стенкой слышалось «бу-бу-бу, ля-ля-ля, ха-ха-ха», и порой, потеряв терпение, я колотила в стенку и гневно кричала: «Сколько можно ворковать?!» И мстительно врубала музыку на полную громкость: свои записи в компьютере или радио. По которому однажды услышала песню, где были слова: «Я раньше не знал, что бывает любовь со сто первого взгляда».