Все махины выстроились в растянутую вдоль всей стены линию и составляли арьергард осадных порядков южан. Катапульту обслуживали две команды: стрелковая и заряжающая. В состав последней входило три строймастера – инженерных бронеката, что долбили на куски окрестные скалы, подвозили обломки к дальнобою и загружали те в пращу. От звука, который она издавала при стрельбе – лязг в сочетании с жутким воем, – у меня волосы на голове вставали дыбом. Или, вернее, они как встали, так больше и не ложились, ибо попросту не успевали это сделать. Четыре орудия работали не переставая и вразнобой, каждое – со скорострельностью примерно один выстрел в пять минут. Пятое в данный момент бездействовало. От усердной стрельбы на нем оборвалась праща, и обе его команды совместными усилиями торопливо прилаживали ее обратно к рычагу.
Даже находясь в стороне от поля битвы, я инстинктивно вжимал голову в плечи, когда очередная брошенная гигантским дальнобоем глыба врезалась в цель. Как же тогда ощущали себя под такой бомбардировкой монахи, которые не отсиживались в укрытиях, а отважно отстреливались из всего, из чего только могли? На стене и башнях было размещено множество баллестирад, а внутри крепости стояли похожие катапульты, только менее габаритные и не самоходные. Им приходилось наносить удары вслепую, по наводке наблюдателей, и швырять камни через стену в загодя пристрелянные квадраты, как только там оказывался неприятель. Дальность боя этих орудий регулировалась так же, как у вражеских исполинов: либо весом снаряда, либо длиной тросов пращи.
Имелись у адмирала Дирбонта дальнобои и поменьше. Именно они бросали на Гексатурм помимо простых снарядов более компактные и легкие, но и более разрушительные «би-джи»-бомбы. Эти бронекаты вели стрельбу, находясь уже в зоне поражения крепостных орудий. Поэтому, пока главная палубная катапульта перезаряжалась, капитан дальнобоя либо маневрировал, либо отступал на безопасное расстояние.
На легких и средних штурмовых бронекатах орудия являли собой уже не требушеты, а обычные баллестирады. Только размеры их луков достигали до десяти метров, и стреляли они уже не гарпунами, а пудовыми каменными ядрами. Легкие дальнобои несли на себе один вращающийся на турели ядромет, средние – два или три. На последних баллестирады располагались каждая на отдельном палубном уступе. С них орудийные расчеты поражали цели, не мешая друг другу. Правда, при этом возможностью кругового обстрела обладало лишь расположенное выше всех самое мощное орудие. Оно, как правило, било по крепости, когда дальнобой отступал и был повернут к ней кормой, а обе его вспомогательные катапульты перезаряжались.
Счесть точное количество «кусачей мелочи» южан мешали ее неустанное мельтешение и пыль, которую она при этом поднимала. Однако лишь неопытный наблюдатель мог подумать, что эти стрелки действуют хаотично. Нет, они подчинялись единой тактике: умудрялись не сталкиваться между собой в пылевой завесе и вели безостановочный огонь, отвлекаясь на передышку, мелкий ремонт и пополнение боеприпасов не более двух-трех машин зараз. Все указывало на то, что капитаны дальнобоев знают свое дело и имеют опыт работы в команде.
На этот час табуиты полностью вывели из строя три маневрирующие машины противника. Они так и торчали на поле боя с раскуроченными бортами, палубными надстройками и разбитой ходовой частью. Выжившие члены их экипажей – если, конечно, таковые остались, – похоже, покинули свои бронекаты. Но сама поврежденная техника не была эвакуирована, поскольку все не занятые у дальнобойных катапульт строймастеры трудились на наиболее опасном участке штурма – в авангарде.
Армада южан не могла приблизиться к Гексатурму незаметно, и монахи успели разломать мост через ров, прорытый в полукилометре от крепости. Но адмирал Дирбонт был к этому готов. Он привел с собой достаточно инженерной техники, чтобы ее хватило на возведение двух переправ. Их постройка, судя по всему, началась не слишком давно – после того, как дальнобои хорошенько потрепали позиции защитников Гексатурма и организовали инженерам более-менее надежное прикрытие.
Два дивизиона бронированных бронекатов по полудюжине машин в каждом уже обвалили многоковшовыми землеройными роторами и грейдерными ножами берег траншеи, укатали колесами получившийся съезд, спустились на дно рва и теперь вгрызались в его противоположный склон. Ядра и булыжники табуитов сыпались на инженеров в гораздо больших количествах, чем на прикрывающие их дальнобои. И кабы не прочные и закрытые, подобно черепашьим панцирям, корпуса строймастеров, а также защитные решетки и жалюзи на их окнах, вряд ли южане продвинулись бы в рытье переправы так далеко, да еще не потеряв ни один бронекат.
С момента, как мы заметили на горизонте неладное, и до сей поры прошло около трех часов. Давал ли в течение них адмирал Чарльз стрелкам передышку, мы не знали. Но состояние крепостных башен, а также наверняка стены, которую мы тогда не видели, серьезно ухудшилось. Накренившаяся верхушка четвертой башни полностью обрушилась, и теперь она сравнялась по высоте со второй, которая за это время не претерпела значительных изменений. Зато они в той или иной степени постигли прочие башни. Ни одна из них больше не выглядела так, какими мы запомнили их, покидая Гексатурм двенадцать дней назад. А ведущийся по ним сокрушительный обстрел и не думал утихать.
Привезя с собой ограниченное число «би-джи»-снарядов, дальнобои метали их прицельно лишь в те участки стены и башен, с которых им удавалось сбить иносталь. Пристреляв орудия, набравшиеся опыта южане стали бить по крепости метче и, как следствие этого, эффективнее.
Надломленная в середине первая башня дала крен вбок и нависла над участком стены, что протянулся между ней и северным склоном Гибралтарского прохода. Засевшие там монахи поспешно снимали с турелей баллестирады и перебирались на другие позиции, которые освобождались на стене практически после каждого удачного выстрела дальнобоев. В третьей и шестой башнях зияли такие бреши, что на них можно было уже не тратить метафламм – по десятку точных попаданий из дальнобойных катапульт в каждую, и те завалятся так же, как это случилось с пятой. Она была подрублена у самого основания и рухнула внутрь крепости, отчего в некогда сплошном барьере образовался широкий просвет. Прорваться в него, правда, могла лишь пехота, да и то небольшими группами – лежащая громадина перегораживала пролом и позволяла обойти себя лишь по краям. Саму стену также испещряли трещины и пробоины. Они возникали там, где снаряды противника сорвали иностальные плиты и оголили каменную кладку, которую те прежде усиливали.
Построенная несколько веков назад, западная стена Гексатурма некогда считалась такой же вершиной прогресса, как бронекаты и прочие созданные на основе ДБВ механизмы. Ее ворота, подъемные краны, лифты и автозарядные системы баллестирад также работали за счет энергии Неутомимых Трудяг. А иностальной панцирь, покрывающий снаружи каменную стену и металлические башни, мог обезопасить их от любых осадных орудий той поры. Однако шли годы, в Атлантике менялся расклад сил и политические порядки, и прогресс не стоял на месте. Со временем были истреблены орды кочевников, что перемещались по миру и грабили плохо защищенные поселения. Многие из этих поселений, наученные горьким опытом, превратились затем в укрепленные города и начали давать отпор захватчикам не хуже Гексатурма. Его стены по-прежнему считались неприступными, но лишь потому, что уже давно никто не объявлял ордену войну и не рисковал брать его цитадель приступом. Настолько давно, что даже сами табуиты стали воспринимать это обстоятельство как догму.