И это далеко не самое страшное, что нам грозило. Нити «би-джи» не пробьют бортовую иносталь, но их напор способен оказаться столь мощным, что они просто-напросто сомнут бронекат в комок. Подобная трагедия постигла однажды танкер «Король Ричард», угодивший в большой черный всполох, разразившийся по неизвестной причине неподалеку от восточной гидромагистрали. Мне довелось видеть обломки того водовоза. От него осталась лишь донельзя смятая груда столпового металла, за разборку которой согласилась бы взяться не каждая артель клепальщиков.
Мы сидели в трюме, озаренном бледно-голубым светом «священного животного», и внимательно прислушивались к тому, что творится снаружи. Все ожидали взрыв и молились, чтобы он погремел как можно позже, позволив нам убраться подальше от эпицентра. Через три минуты бронекат содрогнулся, заставив нас подскочить с ящиков, на которых мы примостились, но тревога оказалась ложной – «Гольфстрим» всего лишь угодил колесом в очередную впадину. Угодил и, хвала Авось, благополучно из нее выкарабкался. Нам оставалось только порадоваться, что это была безобидная ямка, а не прорытая вактом нора, где мы неминуемо увязли бы по самое днище.
«Неужели пронесло?» – подумал я спустя еще пару минут, но тут Малабонита ткнула пальцем вверх и затараторила:
– Глядите, глядите! Вон там, в самом углу, где носовая распорка! Видите?
– И внизу, у поддона коробки скоростей! – встрепенулся вслед за ней Гуго, указав в сторону коробки передач.
Оба встревожились неспроста. Там, куда они показывали, действительно торчали тонкие полуметровые снопы шевелящихся черных нитей, просочившиеся из почти не заметных глазу щелей. Нити не выглядели опасными, но приближаться к ним было крайне рискованно. Они быстро исчезали, а на их месте вырастали новые, не меньше и не больше прежних.
Третий, замеченный чуть погодя, прорыв «би-джи» обнаружился на выходе из трюма; вероятно, это Убби малость перекосил люк, когда, плененный нами здесь, остервенело долбил по крышке. Торчащая из зазора между ней и горловиной, черная движущаяся бахрома выглядела зловеще и служила недвусмысленным предупреждением о том, что случится, если приоткрыть люк на ширину хотя бы пальца. Этой щели вполне хватит, чтобы метафламм заполонил собой все убежище, не оставив в нем шанса выжить даже мыши.
Да, лучшего испытания корпуса бронеката на герметичность было не придумать. И результат проверки меня вполне обнадежил. За пять лет, что миновали с последнего капитального ремонта, – всего три небольшие протечки! Надо непременно отметить эти щели мелом, дабы заделать их при первой же возможности.
За треском «терки» я не расслышал, как на буксир обрушился шквал «би-джи». Но это было скорее хорошо, нежели плохо, поскольку означало, что тело вакта воспламенилось без взрыва. Очаг аномалии накрыл большую территорию – километра три-четыре в диаметре, но сила черного всполоха была не слишком велика. Это сказалось и на глубине пробитой им воронки. Начавший проваливаться в коралловое крошево «Гольфстрим» довольно быстро встал на относительно твердый слой. Скорость буксира при этом значительно упала, но он продолжал упорно скрести колесами, подминая ими обломки разрушенных метафламмом окаменелостей.
Когда буря прекратилась и мы осмелились подняться на палубу, бронекат уже буксовал, двигаясь вперед медленнее полусонного Физза. Де Бодье сразу кинулся в моторный отсек и переключил коробку скоростей на пониженную передачу, пока «Гольфстрим» окончательно не застрял. Мы находились на краю широкой впадины с пологими склонами, устланными рыхлым слоем мелкой крошки, которую и перемалывали наши колеса. В центре воронки еще висела уменьшающаяся на глазах черная клякса. Это таяли в воздухе остатки метафламма, взрывшего «терку» подобно тысяче бронекатов, если бы те раскатывали вокруг тела вакта все последние пять минут.
Случись с нами подобное в обычной хамаде, мы успели бы удрать из-под удара стихии. Лишь проклятая «терка» была виновата в том, что буксиру не хватило всего минуты, чтобы вырваться из зоны поражения черного всполоха. И вот я глядел на искромсанные в щепки палубный настил и резной шкиперский стол, на растерзанную обивку кресел, превращенные в лоскуты одеяла и тент, разбитое сигнальное зеркало и прочие уничтоженные предметы роскоши, которыми прежде я так гордился, и не знал теперь, печалиться мне или радоваться. Мы выжили и не увязли в воронке, но «Гольфстрим» претерпел такой разгром, что впору было кусать себе локти. И кто теперь, спрашивается, возместит мне понесенные убытки?
И почему я, болван, не вернулся в Аркис-Сантьяго сразу, как только увидел на горизонте тот гигантский черный всполох? Э-хе-хе… Дорогую цену пришлось заплатить Еремею Проныре Третьему за урок, научивший его понимать божественные намеки с первого раза!
– Очень надеюсь на то, что дон Балтазар тоже видел вспышку и решил, что мы погибли, – невесело заметила Долорес, вороша носком ботинка рассыпанные по всей палубе щепки.
– Теперь уже все равно, – уныло пробормотал я. – Торчать рядом с кормушкой вактов – такое же гиблое дело, как играть в догонялки с Кавалькадой. Поэтому сметаем обломки за борт и вперед – к каньону Дельгадо. Не знаю, что нас там ждет, но в нем, по крайней мере, нет этой распроклятой жары!..
Если рассматривать Срединный хребет в виде огромного уродливого шрама, рассекшего лик Атлантики с севера на юг, то все каньоны-«сквозняки» будут смотреться на нем глубокими поперечными порезами, нанесенными уже после того, как шрам зажил. Наиболее крупные из них наподобие Кейна, Атлантис или Зеленого Мыса достигали в ширину более десятка километров и давно служили наезженными караванными тропами и гидромагистралями. Самые узкие, как правило безымянные, были перекрыты обвалами и интересовали разве что вингорцев – коренных обитателей Хребта, в языке коих вообще отсутствовали такие слова, как «неприступный» или «непроходимый».
Дельгадо принадлежал к тому типу «сквозняков», которые являлись достаточно широкими для того, чтобы обвалившаяся стена не смогла их полностью перегородить. Но тем не менее встретить в них путешественников было большой редкостью. Даже не застрянь поперек этого каньона древний океанский лайнер, сомневаюсь, что Дельгадо пользовался бы популярностью у караванщиков и перевозчиков. Шкиперы танкеров и сухогрузов не совались туда, где их громоздкий транспорт не имел возможности маневрировать. Это поневоле отваживало от подобных каньонов и купцов. Лишь самые отчаянные из них могли рискнуть пересечь Хребет, зная, что в пути им не встретится ни один водовоз. И это была не единственная превратность, поджидающая их в узких тысячекилометровых коридорах с высоченными стенами.
Главным здешним неудобством была не давящая на психику атмосфера гигантской могилы, а ветер. Никогда не утихающий, он дул из жаркой западной Атлантики в восточную, где всегда царил более умеренный климат. Позволяющие путешествовать буквально сквозь Хребет, «сквозняки» полностью оправдывали свое второе название. Сквозило в них действительно не на шутку. В широких каньонах тоже было ветрено, но там это не доставляло таких неудобств, как в Дельгадо и ему подобных. Ветер несся по их глубоким желобам, натыкался на осыпи, порождая сонмы вихрей, завывал в расщелинах и гнал по дну каньонов мелкие песчаные барханы. Последние не создавали проблем бронекатам, но сильно досаждали конным и верблюжьим караванам.