А, впрочем, пора бы мне уже перестать терзаться подобными мыслями. Отныне мы – одни из самых опасных преступников Атлантики, и мы слишком завязли в этом дерьме, чтобы беспокоиться, как выйти из него чистенькими.
Это не сказка о борьбе Добра и Зла. Это самый что ни на есть реальный мир, где даже лежа на смертном одре и то не разберешься, на чьей стороне ты всю жизнь воевал. В сказках все просто и понятно: одна справедливость, одни герои, одни негодяи. У нас же порой и глазом моргнуть не успеешь, как тебя – добропорядочного человека – могут объявить злодеем. Причем зачастую, что характерно, имея на то все основания. И пример Еремея Проныры Третьего в этом плане более чем показателен.
Минувшей ночью мы натворили в священном городе немало бед. И их станет еще больше, если гвардейцы и жандармы прикончат недобитых нами вактов и, сами того не желая, устроят в Аркис-Грандбоуле метафламмовый шторм. Но обвинят в нем не команданте, а нас – это уж наверняка. Что тоже будет достаточно справедливо, ведь мы принимали в этой вакханалии самое непосредственное участие.
Было слишком поздно спасать тех, кого увлек за собой летящий в тартарары мой привычный мир. И что теперь? Да, в общем-то, ничего! Остановить череду порождаемых нашими подвигами трагедий я мог лишь одним способом – сунув голову в петлю. После этого, бесспорно, натерпевшееся от меня страданий человечество сразу вздохнет с облегчением.
Однако сейчас, когда я вновь стоял за штурвалом «Гольфстрима», мысль о самоубийстве мне и в голову не приходила. Возможно, вчерашний Проныра-бродяга еще был на такое способен. Но только не сегодняшний Проныра-шкипер. Я возвращался в Атлантику таким, каким выехал в это утро из ворот Аркис-Грандбоула: избитым, усталым, озлобленным и имеющим за душой десятки загубленных жизней, чей счет был явно еще не окончен. И тем не менее я ощущал себя счастливым. Я все еще бороздил хамаду и был по-прежнему окружен людьми, которым мог доверять. И с которыми нам предстояло в скором времени завершить одно крайне важное дело.
– Счастливо оставаться! – обернувшись, прокричал я столпившимся под аркой и провожающим нас глазами гвардейцам. – Не поминайте лихом, compaceros! Надеюсь, больше не свидимся, потому что хуже от этого будет только вам!
Вряд ли, конечно, они меня расслышали. Да и от новой встречи с ними мы тоже были не застрахованы. Но пока все, что мог предпринять против нас дон Риего-и-Ордас, это идти по нашим следам и выяснить, куда мы направляемся. Ну а выяснив, поскрипеть зубами от бессильной злобы, проклясть нас на веки вечные и отправляться восвояси на Юг вместе со своей армией.
А что еще он станет делать, когда Кавалькада подступит к Гексатурму? Не брать же его штурмом, в конце концов? Нет, подобно мне, команданте тоже не являлся самоубийцей – уж в чем, в чем, но в этом мы с ним были и оставались единомышленниками…
Множество слухов гуляет по Атлантике о том, какие тайны хранятся за неприступными стенами крепости Гексатурм.
В любом трактире или на караванной стоянке всегда найдется болтун, который поклянется, будто бы ему доводилось бывать в обители монахов-табуитов, стерегущих Гибралтарский перевал, и видеть там совершенно удивительные вещи. Например, безостановочно растущую из земли огромную ледяную скалу. Ту самую, которая якобы снабжает Гексатурм водой с тех пор, как монахи обосновались на перевале и отрезали нам единственный путь в Червоточину – равнину, по которой, согласно древним картам, можно пробраться далеко в глубь Великого Восточного плато.
Церковь Шестой Чаши и вовсе уверяет, что члены этого монашеского ордена якшаются со Вседержителями, а за Гибралтаром находится ни много ни мало циклопическая лестница, ведущая прямиком в Небесный Ад. Но с септианами все ясно. Для них любая другая религия – несусветная ересь и порождение Багряного Зверя. Однако «свидетелям», коим, по их словам, табуиты демонстрировали свои секреты, тоже нельзя верить. Потому что никаких растущих ледяных скал, негасимых источников Чистого Пламени и прочих чудес в Гексатурме нет. Мой отец лично убедился в этом, когда побывал там полвека назад, выполняя для ордена кое-какую работенку, и взглянул на крепость изнутри.
Ее западная стена полностью перегородила Гибралтарский перевал в самом узком его месте – на вершине. Пригодная для проникновения в Червоточину горловина имела всего километровую ширину, и обойти ее, чтобы попасть туда иначе, являлось невозможно из-за отсутствия альтернативных путей. Огромное пространство, чья площадь равнялась одной тридцатой площади всей Атлантики, было связано с ней лишь этой лазейкой. Вот почему табуитам не составило труда перекрыть ее и взять Червоточину под свой контроль. Только монахи решали, кого впускать за восточную стену Гексатурма, на подвластные им земли. И я не был знаком ни с одним побывавшим там перевозчиком, хотя знал многих колесивших по Атлантике шкиперов.
О самом ордене Табуитов обыватели знают очень мало, поскольку его члены, странствуя по миру, никогда не проповедуют свою веру, а крупные города и вовсе обходят стороной. Религия этих монахов вообще не пересекала Гибралтарский перевал, отчего доподлинно и неизвестно, во что или в кого конкретно они верят.
Мой отец, конечно, не преминул задать им такой вопрос. И получил на него лаконичный, обтекаемый ответ: «В исцеление мира».
«Какое совпадение: я тоже в это верю! – рассмеялся тогда Проныра Второй. – Да и каждый ныне живущий на Земле человек не прочь, чтобы вернулись старые времена. Значит, получается, все мы тоже являемся табуитами?»
«Одно дело хотеть и надеяться на лучшее, – просветил отца допытываемый им монах, – и совсем другое – всецело посвятить себя поиску лекарства от убивающей планету болезни».
На закономерный же папашин вопрос, в чем именно состоят и насколько успешно продвигаются эти поиски, табуит предпочел не отвечать. Лишь заметил, что он и его братья никогда не свернут с избранного ими пути и готовы в любой момент умереть за свою благородную веру.
Многие скептики и вовсе считали, что, окружая свой орден ореолом тайны, табуиты просто-напросто набивают себе цену, а в действительности у них вообще нет никакой веры. Единственная цель табуитов – не подпускать чужаков к несметным богатствам Червоточины. Ведь, если верить легендам, некогда заполнявшее ее море находилось в самом центре цивилизованного мира. А значит, в отличие от «большой» Атлантики, эта закрытая территория должна прямо-таки кишеть залежами всевозможного добра. Ну а разбросанные по Червоточине Столпы с лихвой удовлетворяли монахам потребность в иностали.
Подобная версия имела один существенный логический изъян. Все «хранители сокровищ» вели подчеркнуто аскетический образ жизни. Хотя, казалось бы, при их-то богатстве они могли бы успешно торговать со всеми городами и жить не хуже, чем граждане Аркис-Грандбоула. Но нет, обитатели Гексатурма практически не занимались внешней торговлей и обходились лишь минимумом доступных им благ. Их быт обусловливался орденским уставом и больше походил на деревенский, чем на городской. Кроме, пожалуй, наличия у табуитов профессиональной, хорошо вооруженной армии. Но это было вполне естественно. Без нее они вряд ли сумели бы столь долгое время властвовать над Гибралтарским перевалом и Червоточиной.