Правда, аскетизм табуитов проявлялся лишь в их нелюбви к роскоши и в железной самодисциплине, помогающей монахам смириться с их укладом жизни. В остальном же эти отшельники были не чужды нормальным человеческим радостям и удовольствиям. В ордене на равных правах с мужчинами состояло множество женщин, и целомудрие у обитателей крепости было не в чести. Семей здесь обычно никто не заводил. А для притока свежей крови отец каждого рожденного ребенка был обязан исполнить обет – привести в Гексатурм беспризорного и непременно здорового мальчика или девочку – того, кого велят. Все дети табуитов воспитывались в интернате, где их с младых ногтей приучали к дисциплине и тренировали во владении оружием. А также преподавали иные науки, которые могли им пригодиться в жизни.
Стать хранителем Гибралтарского перевала в более старшем возрасте можно было лишь с позволения орденской элиты – капитула или руководящего им генерала. Они, разумеется, постригали в монахи не каждого добровольца, и не каждый неофит оставался в крепости по истечении отведенного ему испытательного срока. Что и делало многочисленную семью табуитов такой сплоченной и закаленной.
Мифы о растущей в Гексатурме из земли ледяной скале родились не на пустом месте. После того как иссякли гренландские льды и северные водяные короли канули в Лету, никто больше не видел, чтобы к Гибралтарскому перевалу приближался хотя бы один водовоз. Я нередко беседовал со шкиперами-гербоносцами, что работали на восточной гидромагистрали. Все они заверяли меня, что табуиты точно не заключали с Владычицей Льдов никаких договоров. Но раз монахи не грабили ее и не гоняли свои танкеры на дальний Север (да никто отродясь и не видел у табуитов собственных танкеров), значит, у них имелся свой источник, в котором хватало воды, чтобы орден не испытывал в ней недостатка. И находился этот загадочный колодец не в крепости, а где-то за ее пределами, в Червоточине…
Вот в такое прелюбопытное место мы прибыли спустя пять суток, что миновали с того дня, как я снова напялил на себя фуражку шкипера; ее весьма кстати забыл впопыхах на мостике изгнанный нами с «Гольфстрима» Чеслав Бобровски. Мы подошли к финалу нашего злосчастного двухмесячного рейда через Атлантику, но это был еще не конец истории, в которую втравил нас покойный Макферсон. Напротив, все самое интересное в ней только начиналось…
В Атлантике осталось мало мест, где я еще не бывал. И Гибралтарский перевал являлся как раз одним из них. Соваться сюда перевозчику, если он не работает на табуитов, не было никакой нужды. Разве что из чистого любопытства, дабы увидеть своими глазами легендарные шесть башен Гексатурма. Будто гигантские сточенные клыки, они торчали в «пасти» перевала и делили на равные промежутки западную стену крепости.
Впрочем, вряд ли наш прагматичный брат-перевозчик станет тратить время на досужие экскурсии. Вместо этого он лучше поедет прямиком в ближайший город, где засядет в свой излюбленный трактир и будет присматривать себе очередного нанимателя. А раскатывать порожняком там, где нельзя подыскать работу, зато можно огрести уйму неприятностей, – это, извините, занятие не для нас.
И вот сегодня, когда на меня ополчился едва ли не весь мир, я и моя команда были вынуждены бежать в Гексатурм. Несомненно, нас туда впустят. Однако у меня имелись основания думать, что после разгрузки нам сразу вежливо предложат покинуть крепость. Табуиты поддерживали с наемниками исключительно деловые отношения и не проявляли к гостям особого радушия. А особенно к тем гостям, которые приезжают к монахам на грозной боевой технике.
Вряд ли кораблестроители Брошенного мира предполагали, что их далекие потомки будут использовать сконструированные прадедами подводные лодки как крепостные башни. Врытые в землю на треть и усиленные столповым металлом, ныне шесть огромных субмарин древности продолжали нести боевую вахту у табуитов в таком удивительном качестве. По мере приближения к этим выстроившимся в ряд стометровым колоссам я испытал тот же трепет, что и при виде приснопамятного «Оазиса морей». И пусть сегодня «Гольфстрим» выглядел внушительнее себя прежнего, рядом с военной техникой эпохи Чистого Пламени он по-прежнему казался смехотворно ничтожным.
Наше появление было замечено издалека. И когда мы достигли защитного рва, прорытого в полукилометре от крепостной стены, на ней уже царило оживление. Монахи были в курсе скорого прибытия гостей и ценного груза, но они явно не ожидали, что те прикатят к ним на истребителе. Поэтому табуиты и переполошились, завидев на горизонте боевой бронекат Владычицы Льдов, даром что на нем отсутствовали герб и флаг.
Дабы успокоить хозяев и продемонстрировать наши мирные намерения, мы не стали пересекать возведенную надо рвом переправу и остановились, не доезжая до него. Его глубина была примерно такой же, как у оборонительного рва Аркис-Грандбоула, но шириной здешняя траншея превосходила ту втрое.
Я обратил внимание на хитрое устройство моста. Он не был подъемным, поскольку экономные монахи решили не сооружать при нем лебедку, которая будет использоваться очень редко. Но в случае нападения этот большой и устойчивый мост мог быть разрушен буквально за считаные минуты. Жесткость его каркаса обеспечивалась тремя массивными продольными балками, продетыми в имеющиеся на всех поперечинах петли: две по краям и одну в центре. На восточном конце каждой балки также имелась петля, но уже для иной цели. Стоило лишь табуитам подогнать сюда бронекат, прицепить его цепью за эти кольца, а потом дать ему полный ход, и машина выдирала не склепанные с поперечинами балки из проушин. После чего конструкция, утратив несущие детали каркаса, тут же рассыпалась. А ее прочие части падали на дно рва словно бусины, соскочившие с лопнувшей нити.
Когда мы подкатили к мосту, встречающие нас на бронекате-строймастере монахи только что привязали к нему цепями мостовые балки. Оборудованные на нем подъемный кран и грейдерный нож указывали на его мирное предназначение: он не только разрушал переправу, но и восстанавливал ее. Впрочем, сегодня это ей не грозило. Монахи лишь подстраховались на случай, если вслед за нами на горизонте вдруг появится армия. Но поскольку мы прибыли в одиночестве и не проявляли враждебных намерений, значит, с уничтожением моста можно было повременить.
Остановив «Гольфстрим», я расчехлил сигнальное зеркало и послал шкиперу строймастера свои позывные, хотя и усомнился, знает ли мой собрат-табуит кодекс перевозчиков. На наше счастье оказалось, что знает. Получив сигнал, он расшифровал его по справочнику, понял, кто управляет истребителем, и отправил мне ответное приветствие.
Как и ожидалось, шкипер, представившийся нам как альт-селадор Рубнер, был мне незнаком и в последнем издании Атласа не фигурировал («Селадор» – так монахи обращались друг к другу, а приставки перед этим обращением обозначали ранги в их полувоенном ордене). Не фигурировал там и бронекат под названием «Зигфрид». Отсюда следовало, что либо Рубнер примкнул к ордену очень давно и с той поры ни разу не выезжал в Атлантику, либо он был табуитом по рождению, а транспорт свой получил в наследство от того шкипера, который заодно обучил монаха нашему кодексу.
У Рубнера возник ко мне закономерный вопрос, почему шкипер Проныра Третий прибыл сюда не на том бронекате, какой указан напротив его имени в справочнике. Объяснять подробности этой истории при помощи сигналов световой азбуки у меня отвалилась бы рука. Поэтому я сообщил селадору, что покидаю «Гольфстрим» и выдвигаюсь к табуитам на переговоры. Разумеется, без оружия, ведь мы прибыли сюда с миром и привезли давно ожидаемый в Гексатурме груз…