Она пошевелила пальцами.
— Мне нравится.
— Несколько необычно.
Она усмехнулась:
— Я немного бунтарь, разве не знаешь?
— С помощью такого педикюра? Ну конечно. Берегись!
— Ну, я спокойный бунтарь, у меня свой способ. Проще прикинуться, будто я играю по правилам, но я-то знаю, что все не так. Это позволяет не сойти с ума.
Разница между новой, одобряемой публикой Лорелеей и женщиной, которая расположилась на диване, становилась все явственнее с каждым днем.
— Мне известно, что ты пока не собираешься начать жизнь заново.
— Просто более строго оцениваю свои победы.
— Почему?
Лорелея пожала плечами:
— Каждому суждено когда-нибудь повзрослеть.
— Не вижу связи.
Она задумалась и вздохнула.
— Разве тебе никогда не приходилось чувствовать усталость от сопротивления, принимать решение уступить?
Ему казалось, он не уступал уже много лет. Ни в личной жизни, ни в работе. Он не был бы тем, кто есть сейчас, если бы позволил себе это. Бороться с трудностями и одерживать победу — его конек, среди его предков было немало кропперов-издольщиков и дамочек из Сторивилля, теперь они стали одной из самых богатых семей Нового Орлеана. У него не было права отступать или сдаваться.
— Не приходилось, если борьба того стоила.
— Именно поэтому я и отбираю то, за что стоит бороться. Некоторые вещи я не могу изменить и просто их принимаю.
— Столь циничное отношение у такого юного создания.
Лорелея резко подняла подбородок.
— Это работает. После моего выступления на ланче один из помощников мэра попросил меня поработать в специальной комиссии.
— Какой комиссии?
— Честно говоря, точно не знаю. Что-то связанное со школами.
— И ты согласилась, не зная наверняка, что это?
Лорелея кивнула:
— Знаешь, мне было приятно, что он меня об этом попросил.
— Сестра говорила мне, что твоя речь была великолепной. Теперь ясно, не только она одна пришла к такому выводу.
Лорелея подвинула ноги ближе к его груди и наклонилась вперед.
— А я и не знала, что у тебя есть сестра.
— Ее зовут Каролина. Еще у меня два брата. Дэвид и Мэтт.
— Почему я об этом не знала? — Она сдвинула брови, будто смутилась. — Они тоже учились в колледже Святой Катерины?
— Нет. Я на несколько лет моложе, кроме того, если бы они там учились, ты, скорее всего, не знала бы их. Тогда мои родители не могли себе позволить платить за обучение в дорогих школах. Я же учился в колледже Святой Катерины потому, что родители могли платить часть стоимости.
На лице Лорелеи отразилось понимание.
— Но для тебя все быстро переменилось.
— Это было их решение.
Именно тогда Донован и понял, что быть бедным гораздо лучше, чем внезапно разбогатеть. К бедным относились с сочувствием, а к нуворишам с подозрением и насмешкой. Тяжело было осознавать это.
— Помню.
— Да?
— Конечно. Все об этом только и говорили.
Донован, естественно, знал, что о них говорят, конечно, с ним никто не разговаривал, это не было принято, но ему не нравилось, когда об этом напоминали.
— А твой отец что-то предпринял вскоре после этого?
— Он основал фонд для других студентов. — Но было слишком поздно, сестра и братья не смогли воспользоваться внезапно свалившимся богатством семьи и получить образование, и родственники всегда сожалели об этом. — Наша семья открыла фонды практически во всех платных школах района.
— Чтобы обеспечить нуждающихся или тех, кто достоин.
— И тех и других.
Лорелея одобрительно улыбнулась:
— Это здорово.
— Ты, похоже, удивлена.
— Не удивлена. Довольна. Люди часто забывают о благодарности.
— Всего две недели в роли мини-Виви, а послушать, ты уже знаешь, когда и что сказать.
Лорелея нахмурилась.
— В чем дело?
— Я не мини-Виви, и не хочу ею быть, просто пользуюсь ее отсутствием. Получаю более высокие оценки, когда ее нет рядом для сравнения. Твои слова звучат горько.
Донован не хотел ее обидеть, тем не менее затронул больное место.
— Вовсе нет.
На его лице, видимо, отразилось недоверие, и Лорелея продолжала с еще большим жаром:
— Виви замечательная, я совершенно искренне уважаю ее и восхищаюсь ею. Просто у нее высокая планка, никто не может ее достичь, пока она рядом.
— Теперь понятно, что ты пытаешься это сделать.
— Именно. — Лорелея гордо выпрямилась. — И у меня получается. Я отлично справилась с ролью Виви на ланче, но это была моя речь. Мне предложили работу в специальной комиссии. И кажется, предложили не только потому, что Виви сейчас нет. Просто в этом городе привыкли бежать сразу к ней, им в голову не придет обратиться к кому-то еще, кто может выполнить подобную работу не хуже, возможно, даже лучше.
— Хочешь со временем прийти к тому, чего добилась Виви?
— Ты сказал так, будто это плохо, — засмеялась Лорелея.
— Да уж, не лучший вариант.
Смех утих, и улыбка исчезла.
— Виви все любят и уважают. — Лорелея грудью встала на защиту сестры.
— Я ничего не имею против твоей сестры, ты же знаешь, считаю ее замечательной, но жители города сделают все, чтобы высосать из нее последние силы. Всем нравятся рабочие лошадки и не нравится работать самим, но все с уважением относятся к тем, кто выполняет работу, и все уважают тех, кто им служит. Равно как монашек.
Лорелея кивала в знак согласия, пока не услышала последнюю фразу.
— Монашек?
— Ведь ты с уважением относишься к монашкам?
— Конечно. А кто нет?
— Хочешь уйти в монастырь?
Лорелея поперхнулась и закашлялась.
— Принимаю, отрицательный ответ. Но, если ты стремишься завоевать уважение, стоит рассмотреть и этот вариант. Он может вполне подойти тебе в дальнейшем.
Она откинулась на спинку дивана и приняла довольно откровенную позу.
— Думаешь, я могу стать монашкой?
Донован медленно оглядел ее с головы до ног:
— Нет.
Лорелея одобрила его ответ.
— Но, насколько я могу судить, вряд ли тебе удастся что-либо сделать, чтобы заставить людей изменить мнение о себе.