Скрип открываемой двери не дал Леониду завершить. Возникшая в дверном проеме Настя смотрела на мужа с нескрываемой брезгливостью.
– Что здесь происходит? – сурово осведомилась она. – Почему Лора лежит на полу? Снова ты ей потакаешь в дурацких капризах?
Леонид встрепенулся, скидывая с себя завораживающий мир волшебной истории, и только теперь заметил, что Лора спит рядом с кукольным столом, свернувшись клубочком и поджав под себя розовые пяточки.
– Настенька, родная… – забормотал переводчик, бросаясь в угол детской и поднимая девочку с пола. – Одну минуту. Сейчас перенесу Лору на кровать.
– Уложишь, подойди к телефону, – сердито потребовала жена. И едко добавила: – Тебе звонит какой-то забулдыга по просьбе твоего отца. Совсем папаша твой допился! Сам позвонить не может, просит собутыльника. Интересно, что ему вдруг понадобилось? Наверное, денег клянчить станет. У нас у самих с деньгами негусто. Но разве это кого-то волнует?
Отца своего Леонид не любил и не общался с ним, но, справедливости ради, не мог не возразить, что тот ни разу не обращался с просьбой о деньгах. Возразил он это, конечно, не вслух, а про себя. Давно уже переводчик перестал разговаривать с женой о чем-то еще, кроме вещей, относящихся к совместному хозяйству, опасаясь нарваться на сердитый взгляд, грозный окрик или оскорбительный смех. Все свои мысли Леонид держал при себе, делясь ими лишь с маленькой дочерью, да и то исключительно потому, что Лора многого еще не понимает и ей можно выговориться, не объясняясь и не оправдываясь.
Бережно подхватив девочку на руки, отец, стараясь ступать осторожно, отнес Лору к кроватке и уложил, накрыв одеялом до самого подбородка. Склонившись, долго с нежностью смотрел на детское свежее личико, затем поцеловал малышку в щеку и, умилившись ее бормотанию во сне, на цыпочках вышел из детской комнаты. Трубка лежала на круглом телефонном столе рядом с входной дверью, и Леонид, усевшись на оббитый медными гвоздиками стул, ухватил ее и прижал к уху.
– Мухин у аппарата, – сухо обронил он, вслушиваясь в приглушенный шум на другом конце провода.
– Леонид Михайлович? – сипло осведомилась трубка явно нетрезвым голосом.
– Он самый, – подтвердил Леонид. – С кем имею честь?
– Начальник охраны металлургического завода Ефимов Василий Анатольевич. Коллега Михаила. Тут вот какое дело, Леня. Папу твоего завтра хороним на Северном кладбище. Нужно, чтобы ты прямо сейчас подъехал к дому Миши и выбрал для него костюм.
– Почему я? – насторожился Леонид. – Поздно уже. Одиннадцатый час. Разве никто другой не может выбрать?
– Ты, сынок, единственный родственник Михаила, мне больше не к кому обратиться, – дрогнувшим голосом сообщила трубка. – А раньше я встретиться не мог. Улаживал формальности.
– Хорошо, – нехотя согласился сын покойного. – Жду вас через полчаса у подъезда отца.
Повесив трубку, Леонид с кряхтением поднялся на затекшие ноги и замер перед зеркалом в оправе из алебастровых виноградных листьев, рассматривая тридцатилетнего неудачника с дряблыми обвисшими щеками и воспаленные, запавшие в глазницах глаза. Водя рукой по округлому, безвольному подбородку, он сосредоточенно прикидывал, не сильно ли зарос и нужно ли перед выходом побриться. Наконец махнул рукой, решив, что и так сойдет, шагнул к вешалке и, нагнувшись, принялся обуваться. Вышедшая из кухни Настя удивленно поинтересовалась:
– Куда это ты собрался на ночь глядя?
– К отцу нужно съездить. Завтра его хоронят. Необходимо подобрать костюм и все остальное.
– Я так и знала, что твой папаша когда-нибудь упьется до смерти, – злорадно сверкнула глазами жена, скрываясь на кухне. – Одно хорошо – квартира нам осталась. Ты, Лень, посмотри, в каком она состоянии. Если ничего себе выглядит, можно попробовать сдать без ремонта. А если совсем обшарпанная – придется ремонтировать.
– Само собой, сдадим, – пробурчал переводчик, наматывая на шею шарф, надевая пальто и отодвигая собачку замка. – Но только через полгода.
– Почему через полгода? – не поняла Настя, снова показываясь из кухни.
– В права наследования вступим только через полгода, – обернувшись, пояснил Леонид, открывая дверь и выходя на лестничную клетку.
Качаясь в пустом вагоне метро, Леонид всю дорогу вспоминал, как редко даже в детстве общался с родителем – тот был всегда на службе, и мама говорила, что работа отца в охране до добра не доведет. Но отец лишь смеялся и нежно смотрел на маму влюбленными глазами. Он был романтиком и мечтал стать астрономом. После армии хотел поступать в институт, но женился и, чтобы прокормить семью, пошел работать в охрану завода. Отец боготворил жену, считая ее женщиной не только красивой, но и невероятно умной, ведь у нее было высшее образование, а у него – нет. Супруги жили душа в душу и не сходились лишь в одном – в видении дальнейшей судьбы единственного сына. Мама преподавала в педагогическом институте французский и испанский, и судьба Леонида, с ее точки зрения, была предрешена, ибо в армию сын идти не мог по слабости здоровья и характера, в то время как поступление в ее институт, где имелась военная кафедра, было гарантировано на сто процентов.
Бокс, борьба и даже футбол как виды спорта, пригодные для Лени, матерью всегда категорически отвергались, и отец терпеливо молчал, закрывая на это глаза. Теперь же, когда и воинский долг показался супруге слишком тяжелым испытанием для их мальчика, Мухин-старший не выдержал. Отец тогда ужасно разозлился и сказал, что Леня не мужик. Леня обиженно поджал губы, а мама принялась кричать, что пусть не мужик, пусть! Лишь бы живой, здоровый и под ее постоянным присмотром. В тот раз родители сильно повздорили, но вроде бы успокоились. Однако при каждом удобном случае отец поднимал этот вопрос, вынуждая маму снова кричать и оправдываться. В такие моменты мать называла отца грубым и неотесанным мужланом и говорила, что Ленечка достоин лучшей участи, чем служба в армии и работа в охране металлургического завода.
А затем было страшное лето после первого курса, когда мама во время одной из ссор умерла от сердечного приступа. Отец тогда запил, а Леня перебрался жить к однокурснице Насте, которая сразу же положила глаз на подающего надежды парня. Леонид в институте начал писать неплохие стихи, и парочку из них даже напечатали в журнале «Юность». Мухин тогда стал знаменитостью, и девушки ходили за ним по пятам, готовые ради него на все. Но Настя оказалась самой настойчивой из поклонниц, и Леонид поплыл по течению, позволив себя впутать в стремительно развивающийся роман, неотвратимо приближающийся к свадьбе.
Родители Насти выбор дочери одобрили и, имея отношение к номенклатуре, помогли с квартирой. Отца Леонида на свадьбу не позвали, но он, безобразно пьяный, по собственному почину заявился в ресторан и устроил там цирковое представление, ползая по залу на коленях, обвиняя себя в смерти жены и вымаливая у сына прощение. Настя выставила свекра вон, навсегда запретив переступать порог их дома. Иногда он маячил во дворе, высматривая Леонида, ведущего из садика Лору, но близко подходить не решался. Боль утраты и тоска по матери до сих пор терзали сердце Леонида, он и не думал прощать родителю давнюю обиду и, трясясь в вагоне метро, не испытывал к покойному ничего, кроме сжигающей изнутри досады. Даже после смерти отец не перестал доставлять сыну неприятности, заставив поздней ночью тащиться в такую даль!