Звезд не было, высь заволокло, а потом поднялся ветер, и тогда пришла Камка. Как ночь сама, из темного воздуха появилась. Мокрый снег стал сыпать хлопьями и тяжело крутиться на ветру. Не вымолвив ни слова, Камка скользнула в шатер. Кадын кивнула Алатаю на ее коня, чтоб связал и к остальным отвел, а сама перекидала камни в котел и затащила в шалаш.
Когда Алатай вошел, там было обморочно душно и пахло дурманными травами. Но стоило ему сделать шаг, как его с силой дернули за руку и втащили внутрь. Он упал на землю, а Камка так плотно прикрыла лаз, что и слабый отблеск костра снаружи не попадал. Стало темно, как в утробе, а потом густой сладковатый дым поплыл в воздухе. Он услышал, как где-то сбоку закашляла Кадын, у самого тоже потекли слезы и стало сыро в носу. Камка заговорила громко и грозно:
– Рассказывай все, что ты видел и знаешь о существах, зарывающих трупы в курганы, – приказала она. Дым душил Алатая, на грудь что-то словно давило. Кашляя и сбиваясь, он принялся рассказывать все, что уже поведал Кадын. Камка выслушала и повелела опять: – Скажи теперь, как явились они в вашем стане. Что говорили людям. Как учили чучела делать. Скажи теперь больше, чем ты сам видел.
– Я не могу, – хрипло ответил Алатай. – Я не знаю. Я… был ребенком…
– Пусть то в тебе говорит, что знает. Твой род ближе других к этим тварям. Говори все.
Алатай больше не мог дышать и упал. Его скрутило.
– Царь… – прохрипел он. – Дурно… Выпусти…
– Говори, – приказала Камка, и голос ее обращался уже не к нему – он приказывал его ээ, Алатай почуял это, стало еще хуже – и тут, помимо своей воли, он заговорил.
Как во сне, слабо и неверно, стал он рассказывать, как явились бурые лэмо, как их слушали, сначала с недоверием, а потом веря все больше. Говорили они, будто под землей есть мир счастья, о чем не рассказывают цари и камы, чтобы самим уйти туда. Что их послали древние жители этих гор, чтобы взять к себе тех, кто захочет. Лишь дважды в год открываются двери в счастливый мир древних: осенью и весной, когда на лето или на зиму устремляется Солнцерог.
– Как лишают они тела тления? – спросила Камка, и Алатай изумился, слыша собственный голос.
– Они говорили: все мягкое в человеке гниет, а кости прочнее камня и долго сохранятся, если не будет гнили вокруг них. И научили людей, как удалять мясо и внутренности, мозг из головы, все, что заполняет человека, слить кровь, а потом зашить все дыры, забить полости сухой травой с семенами полыни, чтобы не было запаха. Кожу покрыть специальной пастой, а кто сможет достать много воска, еще натереть и воском. Состава пасты я не знаю, лишь немногим открыли ее секрет. Одно знаю: нужен наш красный цветок, [3] которым золото добываем.
– Хорошо, – сказала Камка. – Выходи вон, пока дух твой жив.
Алатай на животе выполз из шалаша, и его вырвало. Тут же стало легче, он смог дышать полной грудью, но ноги держали еще слабо. Качаясь, он дошел до воды, чтобы попить, но оступился и упал в реку. Тут же вылез и решил больше не пробовать наклоняться к воде, проковылял к костру, стал прыгать вокруг огня, чтобы высохла одежда. Туман еще заполнял голову. Сквозь стены шалаша долетало до него смутное, странное пение – там Кам призывал сильнейших духов.
Слов не было в этой песне, лишь протяжное, словно ветер, завывание и постанывание. Алатай остановился, невольно сел и прислушался. Звуки уносили его в мутные, темные глубины, как будто в пещеру. Потом стали долетать крики, и всхлипы, и вздохи – и у него опять закружилась голова и перехватило дыхание. Перед глазами стало красно, ум заполнился образами, странными, жуткими, но различить, понять их Алатай не успевал: плыли, плыли ээ через голову, плыли, толкались, пока не вынесли дух из тела, выше и тела, и шатра, и темных, склоненных деревьев, а потом его откинуло навзничь и, как дым, растянуло над землей. Пошевелиться он уже не мог. Ему вдруг стало казаться, что он сидит под шкурой в камнях, и рядом с ним, бок о бок, другой человек, Камка, но Камка-девочка, еще неумелая и слабая. Он мог бы почуять, как она дышит. Ветер дует над ними, ветер гонит ночь и снег над головой, и вместе они – на суде у барса-царя, и ни судьбы своей, ни будущего еще не знают. Придет барс – и растерзает или отпустит, один Бело-Синий ведает. Но вдруг остановился поток видений, все еще плывший через его голову, и стало черно и пусто, и шалаш пропал, а потом со всех сторон явились черные тени и стали налезать, огромные, липкие, и он понял, что это Чу, и показалось даже, что он видел их уже, и побежал, потому что больше ничего не мог в этот миг сделать. Но тут кончилась земля, и он полетел с обрыва, кувыркаясь, крича, и упал, но не разбился, а уже сам глядел на все сверху, и видел внизу прекрасную, светло-чалую лошадь – мертвой лежала она на камнях, закинув голову и набок отбросив ноги… Жалость и боль переполнили Алатая, так что он силился закричать, но его закрутило опять, и он ощутил вдруг, что это он сам лежит на боку, согнув ноги, сложив руки на животе, а кругом – чернота беспросветная, земляная, глубинная чернота – чрево земли, могила глухая под курганом. И в то же время он продолжал оставаться сверху, и смотрел по-прежнему вниз, и видел там в этой позе – на боку, согнув ноги и сложив руки на животе, – лежащую свою невесту, прекрасную, манящую невесту в невестиной одежде и высоком парике с золотыми птичками. Она лежала, как будто спала, но он понимал уже, что она мертва, мертва, никогда не проснется, что сделали из нее прекрасную куклу. И тут же с ужасом таким, что похолодело все тело, в невесте этой узнал он Кадын…
Когда раскрыл глаза, над головой была бело-синяя высь, светлая, звездная, и прямо из нее, чистой, медленно-медленно летел снег. Лишь когда перестал, Алатай понял, что это ветер качал ветку и сбрасывал снежинки на лицо.
Он поднялся. У костра сидела Камка. Кадын лежала рядом, прикрытая плащом. Камка обернулась и протянула Алатаю чашу с теплым отваром.
– Выпей, воин. Ты много сил потерял вчера.
– Что ответили духи? – спросил он, пригубив.
– Ты не можешь не знать. Ты все время был с нами.
Он удивился, но не посмел подать вида. Спросил по-другому:
– Так кто же лэмо? Люди или духи?
– Я не знаю таких существ. Души человеческой нет у них, а значит, не назову их живым. Духами тоже не назову – они имеют плоть. В них алчность, как в ээ-борзы, алчность до чужой жизни, но это не ээ-борзы. Ночь на исходе, – сказала она потом. – Меня ждут девы. Легкого ветра, воин. Не покидай своего царя до конца.
С этим она поднялась и ушла, лишь топот коня отозвался в лесу. Алатай остался, подавленный и смущенный ее словами. Воздух начинал сереть. Кадын мирно спала на боку, свернувшись. Алатай смотрел на ее лицо и вспоминал жуткие видения этой ночи, и вдруг понял, что видел то, что приходило ей самой – это были ее видения. Он почуял, как от этой догадки на ладонях выступил пот. Он почуял себя так, как если б невольно подсмотрел за закрытые двери царского дома. В этом было что-то еще более жуткое, чем в самих видениях, и что хотел тем сказать Бело-Синий, он не мог уразуметь.