…Ты знаешь, я не слишком думаю о лекциях на тему политики, потому что от них нет никакого толку. Но сегодня унтер-офицер из отделения личного состава, который является штурмфюрером СА из Восточной Пруссии, говорил с нами на тему: «Кто победит? Хорст Вессель или Иуда?» Прекрасный урок по содержанию, структуре и исполнению. Позднее к нам должны будут приехать и другие значительные лица, но кто знает…
…Сегодня у нас четыре раза объявляли воздушную тревогу. После полуночи, утром, днем и вечером. Вот и сейчас снова звучит сигнал, уже пятый раз за сегодняшний день. Утром был налет на Бамберг, и ущерб был совсем не шуточным. Пострадала даже старая часть города, район у собора…
Твои страхи относительно сложившегося угрожающего положения очень даже легко понять, особенно с учетом того, что на Западе все очень плохо, и почти всю территорию по другую сторону от Рейна можно считать потерянной. Но это не причина для того, чтобы низко повесить голову и впасть в такое отчаяние, что впору и прекратить всякое сопротивление. Все изменится, и это будет очень скоро. Я уверен, что они сдуются, как провисшая палатка, когда мы снова пойдем в наступление. Им никогда не удавалось держать удар в подобных случаях… Несмотря ни на что, или даже из-за того, что мы столкнулись с трудностями, нам следует продолжать верить в общую победу Германии, потому что нам не остается ничего другого, кроме как победить или погибнуть. То, что произошло на землях, оккупированных Советами, дает нам прекрасное представление о том, что произойдет со всем нашим населением, если мы (например) сдадим Балканский полуостров. [124]
В любом случае нам пока еще сопутствует удача. Посмотри, милая Хенни, на всех тех людей, кто не знает о судьбе своих родных; на женщин, не знающих, сражаются ли до сих пор их мужья, или они уже погибли; на солдат, чьим женам, детям и родителям, может быть, удалось бежать куда-нибудь от русских, а может быть, им суждено было стать трофеем этих грязных животных. Они ничего не знают о судьбе друг друга и все же не утратили веры в рейх, его народ, в победу. Здесь, в школе, много таких, как среди преподавателей, так и среди юнкеров. И им приходится прикусить свои языки, держаться и продолжать выполнять свой долг. Так и надо, Хенни, и мы не хотим трепаться обо всех трудностях (которых множество); мы должны всегда говорить: у других все обстоит гораздо хуже. Только так мы сможем преодолеть этот период…
Ты права, когда предполагаешь, что земля горит под моими ногами, потому что мне приходится быть лишь наблюдателем. Я ничего не могу поделать. Для меня все эти фразы об Отечестве, верность делу, которым я занимаюсь, фюреру, моя готовность ринуться в драку – не просто слова. Я готов в любой момент обратить веру в дело. Правда, что я не могу вести в бой своих солдат, и неизвестно, смогу ли я сделать это просто физически, но есть много и других вещей, которые должны быть сделаны.
Ранее Прюллер после своего последнего пребывания в госпитале подумывал «о переходе в сферу доктора Геббельса».
Постепенно я привык к тому факту, что по крайней мере на еще длительное время мне придется распрощаться с фронтом. Но любая новость оттуда, в письме или устно, заставляет меня желать начать все сначала. И будто молнией среди ясного неба стало для меня письмо от Хагмюллера. Он сгоряча сообщил мне, будто бы руководство NSF– (сокращенно политический офицер, национал-социалист, отвечающий за идеологическую работу) желало бы видеть меня в рядах дивизии, и я срочно должен поставить его в известность, как я смогу выехать туда кратчайшим путем, если я физически способен принять это предложение. Место дивизионного офицера NSFO, конечно, не имеет ничего общего с полем боя; это штабная должность, но все же здесь не занимаются, скажем, делами страховой компании. Но где в наше время можно найти безопасное место? Прекрасная миссия: политически ориентировать 20 тысяч солдат, [125] быть их политическим вождем, то есть поднимать их духовные силы, моральный дух, поднимать их на высший уровень и тем самым влиять на боевой дух целой дивизии!
Ты уже успела узнать меня за эти годы и сразу же догадаешься о том, как я отреагировал. Я принял предложение с величайшей готовностью.
…Сегодня я написал, а также отослал свой ответ телеграфом, что физически в состоянии выполнять эту работу, и попросил предоставить мне место в главном штабе танковых войск. К сожалению, наш телеграф в Бамберге разрушен, как и в Нюрнберге, но, возможно, мой ответ попадет в нужные руки в течение нескольких дней… Перед этим нам должны дать двухнедельный отпуск, в такую чудесную погоду, разве это не прекрасно?… Не печалься по поводу того, что я сделал; лучше гордись, что я не принадлежу к тем, что всеми силами стараются оказаться подальше от передовой… Подумай о словах фюрера, с которыми он однажды обратился к гаулейтерам: «Если бы хоть 10 процентов населения Германии были настоящими идеалистами, эта война давно была бы выиграна». Я хотел бы принадлежать к этому счастливому меньшинству. И ты тоже должна принадлежать к нему…
Лишь быстрое замечание, чтобы сообщить тебе о тех великих событиях, что произошли. Возможно, ты уже слышала об этом по радио. Англо-американские войска прорвались у Оппенхайма [на Рейне южнее Майнца] и продвинулись до Ашаффенбурга, в 130 км отсюда. Более того, они выбросили воздушный десант у Фульды, в 100 км отсюда… В большой спешке (немцами) создается новая армия в Бамберге, и в связи с этим школу, вероятно, распустят… Положение вновь очень серьезное, но мы должны продолжать держать головы выше в этот решающий момент. Нам придется остановить их… Так дальше продолжаться не может; нужны перемены. И эти перемены придут, я уверен в этом.
Последняя часть военного дневника Прюллера, которую он восстановил незадолго до окончания боевых действий.
Четырнадцатая тетрадь моего военного дневника утеряна вместе с моим багажом. Я не могу восстановить во всех подробностях то, что там было написано, и в силах лишь реконструировать события, но я считаю, что не упустил ничего важного.
Печально видеть, что лишь немногие из немцев говорят о решительном повороте в нашей борьбе не на жизнь, а на смерть; лишь немногие все еще употребляют слово «победа». А ведь осенью 1942 г. все население нашей страны и, конечно, мы, солдаты, были более чем уверены в великой победе Германии. В то время 150 миллионов человек в рейхе [126] до хрипоты надрывали глотки в воплях о наших несравненных победах; а сегодня лишь идеалисты-наци довоенного времени, которые, сжав губы, держатся за свои убеждения, которые неотделимы от их верности фюреру, пусть даже земля готова в любой момент разверзнуться над нашими головами.