— Ну всё, хватит, — сказала, поднимаясь.
— Погоди, — не понял я. — Куда ты?
— Вставай.
— Да куда ты? Подожди.
— Хватит, — спокойно повторила она и застегнула пуговицу, над которой я так долго бился.
Черт, — подумал я.
И вдруг услышал над головой тяжелое дыхание. Поднявшись, увидел возле себя овчарку. Я даже не заметил, как она подошла. Теперь бабушка Пахмутова стояла рядом и смотрела на меня с каким-то неподдельным удивлением — мол, что ты от нас хочешь? И я не знал, что ей ответить.
— Всё, пошли, — сказала Катя и двинулась в сторону телевышки, которая торчала из-за горизонта. Пахмутова охотно побежала за ней. Я поднялся, отряхнул пыль и обломанно потащился за ними. Суки, — подумал.
По дороге Катя молчала, на мои попытки завязать разговор не обращала внимания, что-то бормотала себе под нос и разговаривала в основном с Пахмутовой. Возле ворот вышки остановилась и протянула мне руку.
— Спасибо, — сказал я. — Прости, если что не так.
— Да ладно, — ответила она спокойно. — Всё хорошо. Не забредай в кукурузу.
— Чего ты их так боишься?
— Я их не боюсь, — ответила Катя. — Я их знаю. Всё, я пошла.
— Погоди, — остановил я ее. — Что ты вечером делаешь?
— Вечером? Уроки учу. И утром тоже, — добавила.
Овчарка на прощание обнюхала мою обувь и тоже отправилась домой. Вечер трудного дня, — подумал я.
Травмированный посмотрел на меня с подозрением, словно всё зная. Однако промолчал. А уже собираясь домой, подошел и сказал:
— Короче, Герман, — голос его звучал глухо, но доверительно. — Ты нам завтра будешь нужен.
— Кому это вам? — напрягся я.
— Увидишь, — уклонился от ответа Травмированный. — Мы заедем часов в одиннадцать. Будь готов. Дело серьезное. На тебя можно рассчитывать?
— Ну конечно, Шур, что за разговор?
— Я так и думал, — сказал на это Травмированный, сел в свою легковушку и покатил к трассе.
Ну вот, — подумал я, — началось. И не говори, что ты был к этому не готов.
Я долго размышлял над этой историей. Как так случилось, что они меня втянули в свои разборки? Что я тут делаю? Почему до сих пор не уехал отсюда? Главное — что задумал Травмированный? Зная его характер и сложные отношения с реальностью, можно было ожидать любого поступка с его стороны. Но как далеко он мог зайти? Ведь дело, думал я, касается бизнеса, так насколько готов он этот бизнес защищать? И какую роль в этой комбинации он приготовил для меня? Я пытался понять, что ждет меня завтра днем, доживу ли я до следующего вечера и не стоит ли мне свалить отсюда прямо сейчас. Никто не мог гарантировать, что всё закончится спокойно и бескровно, они все готовы идти на принцип — и Травмированный, и эти пилоты на кукурузнике, у них у всех слишком много амбиций, чтобы решать вопросы организационного характера без трупов. Так, будто всё вернулось назад — школьные годы, взрослый мир, который находится совсем рядом, словно кто-то открыл дверь в соседнюю комнату, и ты видишь всё, что там происходит, а главное — видишь, что ничего хорошего на самом деле там нет, но теперь, поскольку дверь открыта, ты тоже каким-то образом становишься к этому причастным. С такими мыслями плохо ждать, они требуют решения. И зависит это решение не только от тебя. Всё определится тогда, когда рядом с тобой будут стоять братья по оружию. Но где они, эти братья, и кто они? Я стоял в темноте, ощущая настороженное дыхание и горячий стук решительных сердец. Ночь дышала жаром, как свежий асфальт, до утра не оставалось ни времени, ни терпения. Возможно, это и был тот момент, когда нужно решать — оставаться или убираться прочь. И этот момент я проспал.
Проснулся я рано, понимая, что время для отступления потеряно и отступать просто некуда. Выйти вот так просто на солнечный свет, уверенно заливавший комнату, и оставить эту территорию казалось мне невозможным. Ночью я бы еще мог это сделать, но не теперь. Сразу стало проще думаться, я поднялся и, стараясь не разбудить Кочу, начал собираться. Надел свои танкистские штаны, нашел под кроватью тяжелые армейские ботинки, битые, но вполне надежные. Подумал, что лучше сегодня быть в них, на случай кровавых столкновений. Натянул на плечи футболку, вышел на улицу. Среди металлолома нашел удобную арматурину. Взвесил на ладони. Именно то, что нужно, — подумал я и пошел навстречу неизвестности.
Однако неизвестность задерживалась. После двухчасового загорания на креслах хотелось спать и есть, но я понимал, что перед боевыми походами о еде лучше не думать. И в каком-то таком настроении провалился в сладкий утренний сон.
Совсем рядом со мной, на расстоянии нескольких шагов, вдруг раскрылся воздух и появился непонятный сквозняк. Тянуло оттуда горячим ветром и тяжким утробным жаром. Жар этот въедался в сон, так что мне на мгновенье показалось, что я все-таки удрал, собрался с силами и выскочил назад, к обычной жизни. И даже проснувшись, некоторое время чувствовал, как длится это солнечно-укачивающее ощущение дороги, как пылают передо мной огонь и пепел, от которых становится сладко и тревожно. Даже не открывая глаз, я догадывался, в чем тут дело и что именно стояло сейчас передо мной, дыша адским жаром. А стоял передо мной, прямо возле моего кресла, тяжелый и горячий, словно августовский воздух, икарус. Этот запах ни с чем не спутаешь, так пахнут трупы после воскрешения. Стоял он с выключенным двигателем и темными окнами, так что совсем не видно было, что у него внутри, хотя там, безусловно, что-то было, я слышал приглушенные голоса и настороженное дыхание, поэтому резко поднялся и попытался заглянуть в салон. Вдруг двери открылись. На ступеньках стоял Травмированный. Был в бело-голубой футболке сборной Аргентины и удивленно рассматривал мои армейские ботинки.
— Ты что, — спросил, — так и поедешь?
— Ну, — ответил я, пряча арматурину за спиной.
— А арматура зачем? — продолжал удивляться Травмированный. — Собак отгонять?
— Просто так, — растерялся я и забросил свое оружие в заросли.
— Ну-ну, — только и сказал Травмированный и, отступив в сторону, кивнул головой: давай, мол, заходи.
Я ступил внутрь. Поздоровался с водителем — тот равнодушно кивнул в ответ, — поднялся еще на одну ступеньку и осмотрел салон. Было полутемно, я сначала даже не разглядел, кто там. Потоптался на месте, оглянулся на Травмированного, снова всмотрелся в автобусные сумерки и неуверенно помахал рукой, приветствуя пассажиров. И автобус тут же взорвался, по салону прокатились радостный свист и шум, и кто-то первый закричал:
— Здоров, Герыч, здоров, сучара!
— Здоров, — включились сразу крепкие глотки, — здоров, сучара!
Я настороженно, но на всякий случай приветливо, улыбался в ответ, не совсем понимая, что происходит. И тут Травмированный легко подтолкнул меня в плечо, и я сразу же завалился в дружеские объятия, только теперь рассмотрев все эти лица.