Интересно, что в это время делала Тамара?
Но я заставил себя подняться и выйти в коридор. За окнами стоял густой туман, сквозь который еле пробивался солнечный свет. Прошел через тамбур, открыл дверь и оказался в соседнем вагоне. Резко ударил свет. Я прикрыл глаза рукой.
Был это вагон-ресторан — с барной стойкой поодаль, с несколькими высокими стульями у бара и столами, пустыми, как зимние поля. Однако за одним из столов сидели двое — медленные и сонные, один в черном костюме, стриженый и с бородой, другой — в армейском черном свитере, тоже стриженый. На столе перед ними стояли стаканы с кофе и лежал Калашников с обрезанным прикладом. На стуле перед баром сидел еще один, в длинной черной куртке, тоже пил кофе, просматривая газеты. Увидев меня, все трое резко напряглись. Двое ближних поднялись, не спуская с меня глаз, и синхронно потянулись за Калашниковым. Я попытался нащупать за спиной ручку двери.
— Стоять, — сказал бородатый. Он первым и схватил Калашникова. — Ты кто такой?
Я даже не нашелся с ответом.
— Как ты сюда зашел? — задал следующий вопрос бородатый.
— Я из соседнего вагона, — объяснил я. — Не туда сел.
— Какой, блядь, не туда сел, — справедливо не поверил мне бородатый, — это литерный поезд, браток. Что ты тут делаешь?
— Ну как сказать? Мы там коробки заносили. Я заснул.
— Ты что, пьяный?
— Я? Нет.
Они переглянулись, не зная, очевидно, как быть.
— Коля! — вдруг позвал тот, что сидел у бара.
Бородатый оглянулся.
— Проверь, — не столько приказал, сколько попросил третий.
— Руки, — коротко сказал мне Коля, передал автомат напарнику, подошел и заученно обыскал.
По-моему, со мной это уже было, — подумалось мне. — Хорошо, что хоть переоделся, как бы я им объяснял, для чего мне бошевские электроножницы.
— Порядок, — крикнул Коля и отошел в сторону.
— Ладно, — сказал чувак у бара. — Выйдите в тамбур, охрана хуева. А ты, — сказал мне, — иди сюда.
Я уже увереннее подошел к бару. Чувак кивнул на свободный стул. Я сел, ожидая, что же он скажет.
Был он примерно одного со мной возраста, лицо серое и злой колючий взгляд. Но злость какая-то неперсонифицированная, словно он носил особые контактные линзы. Тщательно выбрит, так тщательно, что кожа на шее была в красных царапинах. Волос голове немного, заботливо зализаны, как-то вызывающе причесаны и вымыты. Я сразу обратил внимание на его куртку — длинную милановскую, такую точно, которую носил и одноглазый Толик. Только в отличие от Толика этот носил настоящую фирменную, что сразу бросалось в глаза. Мне также показалось, что один из ее рукавов запачкан то ли кровью, то ли красной краской. Под курткой темный дорогой костюм, приглушенных цветов галстук и белоснежная рубашка. На столе лежала российская экономическая пресса. Наконец он что-то там дочитал и, резким движение переломив лист напополам, бросил газету на стол, к остальным изданиям, придавив ее маленькой ладонью с подстриженными, как у хирурга, ногтями. А еще я обратил внимание на чистый воротник его рубашки.
— Тебя как зовут? — спросил он, злобно, но без интереса глядя мне в глаза.
— Герман.
— Герман? Паспорт есть?
Я полез по карманам, снова мысленно благодаря Травмированного.
— Королев, — сказал он, подумав. — Знакомая фамилия. Ты как сюда попал? Поезд охраняется.
— Не знаю, — ответил я. — Я на свой опоздал, запрыгнул в этот. Темно было.
— Ну-ну, — не поверил он мне. — Ты точно не по бизнесу?
— Как это?
— Ну, может, тебе от меня что-то нужно.
— Ничего не нужно.
— Да? От меня всем что-нибудь нужно.
— Нет, — заверил я, как мог, — мне от тебя ничего не нужно.
— Да? — переспросил он.
— Да.
— Хорошо, что я не спал, — сказал он, снова подумав. — А то б они тебя на ходу выбросили. Не могу заснуть, — пожаловался он, — всегда, как приезжаю сюда, плохо сплю. Не люблю эти места. Ты где живешь, Герман?
— Здесь, недалеко.
— Местный?
— Местный.
— А почему не свалишь отсюда?
— Зачем?
— Чтоб спалось хорошо, — пояснил он.
— Мне и так хорошо спится. Вот проспал всю ночь в соседнем вагоне. Да и бизнес у меня тут. Куда же я поеду?
— Бизнес? — насторожился он. — Бизнес — это хорошо. Тебе от меня точно ничего не нужно?
— Точно.
— Хочешь выпить? — неожиданно предложил он.
— Ну давай, — согласился я.
Он сполз со стула и пошел за стойку. Бар выглядел бедно, похоже, пользовались им нечасто, алкоголь стоял разреженной шеренгой — какие-то водки, вино, бутылка коньяку. Ее он и достал. Вытащил два железнодорожных стакана с подстаканниками, выбросил из них ложечки, налил.
— Времени нет бар заполнить, — сказал, протягивая стакан. — Каждый раз, когда возвращаюсь, обещаю себе, что возьму нормального бармена, накуплю нормального бухла, чтобы всё было. И каждый раз забываю. Работы много, — сказал он. И выпил.
Я не знал, что ответить, поэтому тоже выпил. Было в этом что-то странное. С одной стороны, он стоял и наливал мне вместо бармена, с другой — понятно, что это ничего не меняет — коньяк его, и он не столько делал мне услугу, сколько позволял этой услугой воспользоваться. Смотрел испытующе и расслабляться не давал.
— Много тут народу едет? — спросил я его.
— Зачем спрашиваешь? — снова насторожился он.
— Просто так.
— Просто так? Я тут один еду. Ну и охрана. Видишь, даже бармена не взял.
— Что — и проводников нет?
— И проводников.
— А кто же билеты проверяет?
— Герман, — сказал он. — Это мой поезд. И все билеты тут проверяю я.
— Твой? — удивился я. — Ты, выходит, как Троцкий — на своем поезде ездишь?
— Ну, выходит, — согласился он.
— А куда едешь?
— Куда? — он задумался, возможно, решая, говорить или нет. — Да фактически никуда. Езжу, проверяю объекты.
— А как этот твой поезд пропускают? В смысле, как вас объявляют на станциях? У вас номер есть?
— Ты знаешь, где мы сейчас? — ответил он вопросом на вопрос.
Я посмотрел за окно. Туман сверху прогревался розовым светом, что-либо разглядеть было невозможно.
— Нет, — сказал, — я здесь никогда не был.
— Это точно, — подтвердил он. — Здесь тупиковая ветка. Ее на случай войны строили, для оборонки, чтобы заводы вывозить. Она там дальше, — показал он рукой куда-то в туман, — просто обрывается, представляешь? Так что, кроме меня, здесь никто не ездит.