Справедливости ради – Седарфилд был отличным местом, чтобы растить детей, даже при намерении воспитать себе подобных. Некоторые называют это жизненным циклом, но Адаму последовательность событий представлялась больше похожей на неизбежное повторение процедуры намыливания волос шампунем и его смывания. У Адама было много друзей и соседей – хороших, основательных людей, которых он очень любил: они росли в Седарфилде, уезжали на четыре года в колледж, возвращались, женились и растили детей в родном городе, а те, в свою очередь, взрослели здесь и отправлялись на четыре года в колледж, питая надежду вернуться в Седарфилд, вступить в брак и воспитать тут детей своих.
Ничего плохого в этом не было. Кто бы спорил.
Кроме того, Коринн провела в Седарфилде первые десять лет жизни, но ей не удалось пройти проторенной стезей без помех. Когда она училась в четвертом классе и этот город с его ценностями уже встроились в ДНК, в автокатастрофе погиб ее отец. Ему было всего тридцать семь – слишком молод, по общему мнению, чтобы задумываться о таких вещах, как собственная смерть или судьба недвижимого имущества. Страховые выплаты оказались жалкими крохами, и вскоре матери пришлось продать дом и ужаться до проживания вместе с Коринн и ее старшей сестрой Розой в кирпичном садовом домике в городке Хакенсак, где качество жизни было отнюдь не таким высоким.
Несколько месяцев мать периодически совершала десятимильные переезды между Хакенсаком и Седарфилдом, так что Коринн могла встречаться со старыми друзьями. Но потом начался учебный год, и ее бывшие одноклассники вполне предсказуемо погрузились в занятия – кто спортом, кто танцами, чего Коринн теперь не могла себе позволить. Физически расстояние оставалось прежним, однако социальная пропасть разрасталась слишком быстро, чтобы успевать наводить мосты. Школьные приятельские отношения поистрепались и довольно скоро развалились окончательно.
Сестра Коринн Роза вела себя соответственно возрасту и сложившейся ситуации: плохо училась, бунтовала против матери, экспериментировала с полным набором веселящих наркотиков и никчемных парней. Коринн же, наоборот, нашла для глубокой боли и возмущения несправедливостью судьбы позитивный, по общему мнению, выход. Она сосредоточилась на учебе и жизни, решительно нацелившись на успех. Коринн занималась упорно, не поднимая головы; она игнорировала обычные для подростков соблазны и дала молчаливый обет вернуться победительницей туда, где была с виду счастливой девочкой и имела отца. Следующие два десятилетия она провела как ребенок, прижавшийся лицом к стеклу роскошного загородного особняка, пока наконец, по прошествии долгого времени, окно не открылось или – что столь же вероятно – не разбилось вдребезги.
Коринн и Адам приобрели дом, подозрительно похожий на тот, в котором росла она. Беспокоило ли его это тогда, Адам не помнил, но, может быть, к тому моменту он уже стал участником квеста Коринн. Когда вы женитесь или выходите замуж, то берете в мужья или жены надежды и мечты своего супруга. Мечтой Коринн было триумфальное возвращение в то место, откуда ее однажды вытеснили. Оказывать ей помощь в завершении этой двадцатилетней одиссеи было увлекательно и волнующе – так считал Адам сейчас.
В спортзале с метким названием «Хардкор» (девиз: «Ты не хардкор, если не тягаешь хардкор») [9] еще горел свет. Адам окинул взглядом парковку и увидел машину Кристин Хой. Потом быстрым набором вызвал Томаса – нет смысла звонить на домашний телефон, сыновья все равно к нему не подойдут – и стал ждать. Томас ответил после третьего гудка и выдал свое традиционно небрежное и еле слышное «алло?».
– Дома все в порядке?
– Ага.
– Чем занимаешься?
– Ничем.
– Что это значит?
– Играю в «Колл оф дьюти». [10] Только что начал.
Ну разумеется.
– Уроки сделал? – по привычке спросил Адам. Бег белки в колесе, изо дня в день повторяемый разговор родителя с ребенком, который ни к чему не ведет, хотя почему-то считается обязательным.
– Большую часть.
Адам не потрудился добавить к сыновнему «большую часть» свое фирменное «сначала доделай». Бесполезно. Пусть сам справляется. Немного ослабим хватку.
– Где твой брат?
– Я не знаю.
– Но он хотя бы дома?
– Наверное.
Братья.
– Ну ты хоть проверь. Я скоро буду.
– Ладно. Пап?
– Да?
– А где мама?
– Она далеко.
– Где?
– Это по работе. Мы поговорим, когда я вернусь, ладно?
Долгая пауза.
– Ага, ладно.
Адам поставил машину рядом с кабриолетом «ауди» Кристин и пошел в спортзал. Раздутый качок за стойкой оглядел его сверху донизу и, очевидно, признал достойным пропуска. Брови кроманьонца, застывшие в презрительной усмешке губы, одет в нечто вроде эластичного комбинезона без рукавов. Адам с ужасом подумал, что сейчас этот тип обратится к нему: «Ну че, братан?»
– Помочь те?
– Я ищу Кристин Хой.
– Член?
– Что?
– Ты член?
– Нет, я друг. Моя жена – член. Коринн Прайс.
Парень кивнул, как будто это все объясняло. Потом спросил:
– С ней норм?
Вопрос удивил Адама:
– А что может случиться?
Вероятно, качок пожал плечами: боулинговые шары по бокам его головы чуть шелохнулись.
– Пропускает важную неделю. В следующую пятницу соревнования.
Коринн в соревнованиях не участвует. Адам знал это. Она прекрасно сложена, но ни за что не наденет обтягивающие тряпки и не станет позировать, хотя в прошлом году вместе с Кристин посещала национальное первенство.
Качок, поиграв мышцами, указал на дальний угол:
– Зал «Б».
Адам шагнул за стеклянную дверь. В одних спортивных залах бывает тихо, в других орет музыка, а в некоторых, как этот, разносятся первобытные рыки и лязг тяжелых металлических снарядов. Все стены были в зеркалах; здесь, и только здесь, крутиться перед зеркалом и принимать разные позы для собственного удовольствия было не только можно, но и нужно. Помещение пропахло потом, средствами для дезинфекции и чем-то еще: в воображении Адама такой запах должен иметь широко рекламируемый одеколон под названием «Топор».
Адам отыскал зал «Б», легонько постучал в дверь и толкнул ее. За ней обнаружилось нечто вроде йога-студии со светлым деревянным полом, гимнастическим бревном и, упс, кучей зеркал. Какая-то суперподтянутая женщина в бикини ковыляла на невероятно высоких каблуках.