Первый бокал «Гави де Гави» Ребекка выпила залпом. «Ухнулись двадцать долларов», — подумал я. Важно не быть богатым, важно, чтобы тебя принимали за богача.
— Будем здоровы, — сказал я, — Ребекка, за тебя!
— За тебя! — подхватила она.
Я замолчал, вспоминая о том, как однажды вечером, очень давно, в ночной магазин вошла моя жена. Она была с подругой, которая тоже училась на психиатра. Обе были в веселом расположении духа, словно только что выиграли крупную сумму в лотерею. Они стали танцевать, прямо в магазине, под музыку «Хилверсум-3» — эта радиостанция работает всю ночь.
— Я не уверен, что мой шеф это одобрил бы, — сказал я и, не дожидаясь заказа, разогрел две порции овощной запеканки.
У ее подруги, которая училась на психиатра, были внимательные голубые глаза. Расправляясь с овощной запеканкой, она изучающе на меня смотрела.
— Ты еще где-нибудь работаешь или в этом магазине торгуешь на полную ставку?
— Вообще-то я в этом магазине торгую на полную ставку.
— Как понять это «вообще-то»?
Я объяснил ей, что все остальное время работаю над книгой, которая называется «268-й номер в списке лучших теннисистов мира».
Подруга с голубыми глазами расплатилась и спросила:
— А почему такое странное название?
— Любой ответ был бы ложью, — сказал я, отсчитывая мелочью сдачу. Я делал это очень медленно — я люблю медленно отсчитывать сдачу, даже когда в магазине масса народу. Сделка есть сделка, и, какой бы мелкой она ни была, все надо обставить как следует.
— Но все-таки интересно, — настаивала подруга моей будущей жены.
— О’кей, — согласился я, — тебя ждет самый прекрасный ответ.
Она ссыпала мелочь в портмоне. Я заметил фотографии, мне показалось, что среди них мелькнула и карточка какого-то младенца.
— Почему меня ждет самый прекрасный ответ? — снова спросила подруга и посмотрела на меня так, словно выбирала корову. — Почему ты просто не назовешь причину?
— Когда кругом сплошная ложь, то пусть она красивой будет, ты не согласна?
Они наконец обулись: надели туфли, которые до этого сбросили, — понятия не имею зачем, но я к тому времени уже перестал обращать на это внимание.
— Куда вы теперь? — осведомился я.
— Пойдем немного потанцуем, — ответила моя будущая жена.
— Подождите!
И я завернул им остаток рыбных палочек и дал в придачу несколько пакетиков чипсов.
— Вот, — сказал я, — возьмите с собой, одними танцами сыт не будешь.
* * *
Мы почали еще одну бутылку «Гави де Гави».
Чем больше Ребекка пила, тем короче становились ее ответы. Под конец она вообще перестала издавать какие-либо звуки. Последнее, что она сказала:
— А ты не можешь хотя бы минутку помолчать?
Я выдал ей половину своих лотерейных билетов, и мы оба, спокойные и умиротворенные, принялись стирать защитный слой.
После получения расчета за первый квартал я позвонил в издательство.
— Что это значит? — спросил я. — Всего сорок шесть проданных экземпляров и четыреста семьдесят два возврата, в чем дело?
— Просто наступила точка насыщения, — ответил мой редактор.
Его полное имя было Фредерик ван дер Камп, но мне он разрешал называть его Фредом.
— Насыщения? — воскликнул я. — У кого? Объясни мне, кто насыщен? Ты думаешь, я насыщен получением 137,54 гульдена? Ты когда-нибудь слышал о человеке, который сумел бы прожить на 137,54 гульдена в квартал?
Редактор признался, что о таком человеке ему еще слышать не доводилось.
— Но ведь у тебя есть и другие доходы, а также твоя милая женушка.
Я попросил его заткнуться. Мне не нравится, когда другие мужчины заводят разговор о моей милой женушке.
— Издай мой первый роман в мягкой обложке, — предложил я.
— Уже издавали.
— Тогда выпусти его в подарочном варианте.
— И это уже было.
— Тогда сделай из него сценарий, — зарычал я в трубку.
— Делали, — прошептал редактор.
— В таком случае, придумай что-нибудь! — взорвался я. — Выпусти его в виде книжки для детей или сборника комиксов, что, опять скажешь — и это уже было? Или вот, напечатай его на шторах — тогда людям больше не придется валяться с книжкой в кровати, они смогут читать свои шторы. И как только дочитают книгу до конца, повесят новые шторы. Это просто блестящая идея. Поверь, будущее литературы — за тюлевыми шторами!
Я положил трубку и два часа молча бродил по комнате из угла в угол.
На следующее утро я прослушал сообщение от своего генерального директора. Он оценил мои идеи, но в то же время считал, что рынок еще не созрел для литературы на тюлевых шторах.
Я перезвонил немедленно.
— Сейчас господина Мусмана нельзя беспокоить, — ответила секретарша.
— Это Мельман, — заорал я в трубку, — Роберт Г. Мельман, и для меня господина Мусмана можно беспокоить всегда.
— Господин Мельман, — сказала секретарша, — мне об этом ничего не известно, поэтому извините, но я действительно не могу вас соединить.
— Девушка, я не знаю, как вас зовут, и меня это нисколько не интересует, но, возможно, вам когда-либо приходилось слышать о книге «268-й номер в списке лучших теннисистов мира»? Возможно, вы что-то про нее слышали?
Она сказала, что действительно слышала о такой книге.
— Замечательно, — продолжил я, — так вот я — автор этой книги, и вы сейчас же соедините меня с господином Мусманом, иначе это может стать вашим последним днем работы в этом издательстве.
После этого она меня соединила.
— Господин Мусман, — начал я.
— Называй меня просто Паул, — поправил меня издатель, — тут все зовут меня просто Паул.
— Паул, ты утверждаешь, что рынок еще не созрел для литературы на занавесках, а я заявляю, что рынок созрел буквально для всего. Слышишь меня? Для всего!
— У меня тут сейчас редколлегия, я тебе перезвоню.
— Чем вы хотите, чтобы я занимался? — закричал я. — Я ничего другого не умею, я что, по-вашему, должен открыть бакалейную лавку, может быть, вы этого хотите? Чтобы я открыл у себя за углом бакалейную лавку?
— Роберт, я тебе позже перезвоню.
Я повесил трубку и через две минуты набрал номер своего редактора.
— Послушай, — сказал я, — уж тебе-то прекрасно известно, что продавать книги — это война. Так вот я говорю: продавать мои книги — это ядерная война. Передай это своим книготорговцам.